Колечко с бирюзой
Шрифт:
Но вот сейчас он почему-то стал задумываться, имеет ли право перейти дорогу этой девушке, войти в ее жизнь, чтобы свойственный ему цинизм осквернил ее чистоту и невинность.
Впервые в своей жизни он задумался о будущем, поджидавшем его за стенами госпиталя. Прежде всего это было время, ограниченное обычно лишь сроками выполнения очередного задания, и в нем никогда не было места другим людям. Даже любовь к родителям откладывалась на неопределенный срок, связанный с очередным отпуском, который ему не удавалось использовать вот уже три года…
Вдобавок после госпиталя ему полагался дополнительный отпуск за успешно выполненное
Игорь перевел дух и признался себе, что слишком много размышляет о своей сиделке. Подумал, стоит ли усложнять себе жизнь, связываться с наивной девчонкой, ведь есть же под рукой Виктория — мягкая, податливая, готовая на все, всегда и при любых обстоятельствах. А все чувства, возникшие так некстати, надо пресечь в зародыше, чтобы не причинить девочке зла и позволить ей идти по жизни своим путем. А соблазнить ее, очевидно, не составит труда — мысли его незаметно потекли в прежнем направлении, и он с горечью вдруг подумал, что ничего хорошего их роман не принесет. Со временем им все равно придется расстаться, а ему почему-то совсем не хотелось, чтобы его смешная в своей суровости сиделка страдала от несбывшейся любви…
Тем временем события в кабинете старшей медсестры текли своим чередом. Наташа успокоилась и, утерев слезы, во всех деталях изложила Нине Ивановне подробности отношений в семействе Романовых. Ее рассказ вызвал у ее старшей подруги однозначно негативную оценку поступка родителей Петра. Обе пришли к единому мнению о том, что впереди предстоят серьезные бои, и Петру практически в одиночку придется сдерживать атаки многочисленных родственников, стоит им прознать о его решении. Наташа, правда, сомневалась в способности Петра отстоять свои позиции по причине мягкости характера, но Нина Ивановна поспешила ее успокоить:
— Если уж он на виду у гостей сделал тебе предложение, а потом вместе с тобой ушел из-за стола, родителей не послушал, то теперь ему и море по колено! Тем более фактически ты ему уже жена. Наступит время — и с родителями разберется. Они и сами смирятся, когда вы распишетесь…
В кабинет постучалась тетя Катя, и Наташа, пообещав еще разок забежать в конце дежурства (на этот раз Нина Ивановна замещала заболевшую медсестру), вернулась вслед за санитаркой в палату.
Игорь по-прежнему спал. Наташа залила в термос кипяток из самовара, смешала его с медом и ягодами лимонника, вынула из холодильника кастрюльку с куриным бульоном и поставила ее на электроплитку.
Тетя Катя, закончив с уборкой палаты, заглянула к ней за ширму, с любопытством огляделась:
— Так бы и я согласилась работать! Все при месте-и холодильник, и плитка… Ты что, и готовишь ему?
— Нет, конечно. Обеды ему с кухни носят, я только разогреваю, если нужно…
— Укормишь такого бугая с нашей кухни, как же! — поделилась сомнениями тетя Катя. — Только посмотри на него: ноги еле на кровати помещаются. Небось теперь всей кухне придется на него работать!
— Простите, ради Бога, что вмешиваюсь в ваш
Тетя Катя испуганно ойкнула и, вытаращив глаза, пулей вылетела из палаты, забыв про швабру и ведро. Через секунду в дверь просунулась рука в резиновой перчатке и схватила оставленные в панике орудия труда. Наташа не выдержала и расхохоталась. В чувство ее привело появление первого посетителя, вернее посетительницы — высокой молодой и красивой женщины с пышной гривой темно-каштановых, недавно подкрашенных волос.
Женщина, демонстративно не повернув головы в сторону сиделки, прошла на высоких каблуках через всю палату. Остановившись рядом с кроватью, положила на грудь Игоря очередной букет, поставила на стол большой бумажный пакет. Склонившись над Игорем, она поцеловала его в губы и лишь после этого опустилась на стул.
Зорким глазом Наташа окинула модный костюм с короткой юбкой, весьма откровенно обнажившей длинные красивые ноги.
Девица сняла с плеча бязевую больничную накидку, которая, наверно для отпугивания микробов, имела ужасающий цвет и запах вываренной в хлорке портянки. Недовольно сморщив напудренный носик, она с отвращением отбросила накидку в ноги к Игорю.
То, что посетительница была без казенных шлепанцев, Наташа могла еще простить. Но что касается накидки, это было совсем другое дело! Носить ее в палате требовалось неукоснительно.
Вполне возможно, на суровость интонаций ее голоса повлияли совсем другие чувства, а не простое недовольство самоуправством посетительницы. Но у Наташи было слишком мало времени, чтобы разложить по полочкам собственные эмоции. Она просто строго посмотрела на наглую девицу, которая и так слишком близко устроилась от больного, да еще перекинула ногу на ногу, отчего юбка задралась самым непозволительным образом, явив свету стройные бедра, которыми их владелица явно гордилась.
— Попрошу вас надеть накидку! — Наташа собрала всю волю в кулак, чтобы не выдать себя чрезмерным раздражением и, не дай Бог, не позволить голосу сорваться от внутреннего напряжения. И тем не менее ее голос прозвучал довольно резко. — Без нее в палате находиться не положено!
Посетительница недоуменно изогнула брови, оглядела Наташу с ног до головы, передернула плечом и, повернувшись к Игорю, произнесла:
— Прости, дорогой, но запах этой тряпки меня убивает. Нельзя как-нибудь обойтись без нее?
Наташа сделала вид, что не расслышала презрения в голосе нахальной дамы, но еще больше разозлилась, заметив язвительную усмешку на его губах, которую приняла на свой счет.
— Я не привыкла повторять. — Голос девушки поднялся на тон выше, но не дрогнул, а Игорь, тайно забавлявшийся схваткой двух женщин с характером, увидел, что его приятельница стушевалась.
— Стоит ли поднимать шум из-за какой-то чепухи, — сухо бросила Виктория в сторону сердитой сиделки и натянула на плечи накидку. И Игорь вдруг почувствовал неожиданную радость, как будто только что сам одержал нелегкую победу в схватке с сильным противником.
Виктория, к чести своей, никак не показала, что ее гордость задета. Но Карташов слишком хорошо знал свою любовницу, чтобы не заметить сузившиеся зрачки и выражение досады, на мгновение промелькнувшее в чуть выпуклых карих глазах.