Колесница Гелиоса
Шрифт:
— Квинт? — грустно покачал головой Эвбулид. — Никогда!
Стук в дверь повторился.
— Армен, — слабо надеясь, что это пожаловал Демофонт за старым долгом или кто-нибудь из дружков Диокла, окликнул Эвбулид. — Что стоишь? Иди посмотри, кто там?
Кряхтя и отряхивая с хитона мучную пыль, принесенную с мельницы, старый раб медленно прошел через комнату. Неторопливо открыл дверь, за которой тут же послышалась ругань, сопровождаемая звонкой затрещиной, и возвратился с несвойственной ему быстротой.
— К тебе гость, господин, — потирая затылок, сказал
— Эгей, Эвбулид, Марс тебя порази! — прогремело за порогом. — Ты что — нарочно забрался в это проклятое богами место Афин?!
Гедита проворно подхватила на руки заплакавшую Клейсу и скрылась в гинекее. Обычай запрещал ей находиться в мужской половине в присутствии чужих людей, и она не могла даже поблагодарить римлянина за все, что он сделал для них.
48
Квирит — так с гордостью называли себя граждане Рима.
Дверь грохнула, закрываясь, словно в нее попал свинцовый снаряд, пущенный из пращи умелой рукой.
Квинт Пропорций стоял на пороге, с недовольством разглядывая заляпанные зловонной грязью сапоги из мягкой темной кожи, скрепленные на подъеме красивой пряжкой в форме полумесяца.
— Или я дал тебе недостаточно денег, чтобы ты мог пригласить меня в более достойное место? — отрывисто бросил он, хмуро осматривая закопченные стены и низкий потолок.
— Не беспокойся, Квинт! — радушным тоном поспешил смягчить раздражение гостя Эвбулид. Он подтолкнул к римлянину Армена и пообещал: — Сейчас мой раб разует тебя и почистит твои дорогие сапоги! Они станут еще лучше, чем когда ты впервые увидел их в лавке сапожника!
— Я вообще не видел их в лавке у сапожника, потому что это подарок брата! — желчно возразил Квинт, скользнул по Армену презрительным взглядом и процедил сквозь зубы: — Разве этот раб годен еще на что-нибудь? Такого я давно бы уже отправил на остров Эскулапа!
Римлянин перехватил благодарный взгляд Армена, принявшего его слова за чистую монету и нахмурился:
— К тому же он дурак и неуч. Пусть лучше приведет с улицы моего раба и отвяжет твою собаку. Я не желаю, чтобы расплодившиеся в ваших Афинах параситы и бродяги помешали мне приятно провести вечер!
— Но у меня нет собаки! — развел руками Эвбулид. — Мне пока нечего охранять от воров.
— Тогда возьми веревку и привяжи к двери этого старого раба! — проворчал Квинт. — Да вели ему лаять погромче на прохожих. Хоть какая-то польза будет от дармоеда!
Эвбулид незаметно для гостя сделал Армену знак убираться из комнаты. Армен выскользнул в дверь и почти тут же в дом вбежал смуглый египтянин. Упав на колени перед Квинтом, он ловко снял с него сапоги, пододвинул таз с водой и столик с благовониями, тщательно вымыл ноги своего господина, обильно надушил их. Затем схватил подмышку грязные сапоги и стремглав бросился с ними в угол — приводить в порядок. И все это — без единого слова.
— Твой раб на зависть! — воскликнул Эвбулид, привыкший видеть в чужих домах и на улицах Афин ленивых, вечно огрызающихся рабов. — Но почему он все делает молча? Ты, наверное, недавно купил его, и он еще не понимает ни эллинской, ни вашей речи?
— Он все понимает, мерзавец! — усмехнулся Квинт. — Просто не разговаривает.
— Так он — немой?
— Он более, чем немой! — подчеркнул Квинт и, видя, как вытягивается лицо Эвбулида, объяснил: — Я запрещаю своим рабам разговаривать. Зачем? Лишняя роскошь. Рабы — это орудие труда, такие же, как телега или мотыга. Скажи, разве ты видел, чтобы телега разговаривала, или мотыга смеялась?
— А если ему захочется поговорить? — с жалостью покосился на чистящего сапоги египтянина Эвбулид. — Мало ли — земляка встретит или случайно что-нибудь скажет?
Квинт равнодушно пожал плечами.
— Тогда, клянусь Марсом, это будут последние слова в его мерзкой жизни. Я прикажу вырвать ему язык. А если после этого он, как ты выразился, «случайно» еще и замычит, — шумно зевнул он, — я велю раздробить ему колени, как последнему беглецу или вору, и выброшу за забор — подыхать!
— И после этого ты не боишься иметь у себя в доме на смерть озлобленных рабов? — зябко поежился Эвбулид.
— Сколько рабов — столько врагов, как говорят у нас в Риме! — усмехнулся Квинт. — Зря что ли я держу у себя нескольких преданных мне надсмотрщиков? Эти негодяи из страха, чтобы я не отослал их на рудники или не продал ланисте в гладиаторы, доложат мне то, о чем еще только начинают замышлять рабы! Они передадут мне мысли даже мертвого! Но я и сам вижу своих рабов насквозь. Как считаешь — о чем сейчас думает этот мерзавец?
Квинт кивнул на египтянина, который, вздрогнув, еще быстрее стал водить тряпкой по сапогам.
Эвбулид взглянул на раба и предположил:
— О чем еще может думать всегда голодный раб?.. Наверное, слышит вкусные запахи и хочет есть. Ты позволишь Армену накормить его на кухне?
— А это ты сам спроси у него! — предложил Квинт.
— Но ведь ты… вырвешь у него за это язык!
— Конечно!
Римлянин с усмешкой взглянув на растерявшегося Эвбулида, сам обратился к рабу:
— Как ты посмел не ответить моему другу?
Египтянин вздохнул и стал водить тоскливыми глазами по комнате.
— Квинт, не надо! — не выдержал Эвбулид, жалея, что поддержал этот разговор.
Но римлянин не успокаивался.
— Значит, ты и мне не хочешь отвечать! — надвинулся он на раба. — Знаешь, как я поступаю в таких случаях? А ну выбирай, что тебе дороже — язык или голова, с которой ты мигом распростишься за неподчинение господину! Ну, хочешь жрать или нет?!
— Квинт! — закричал Эвбулид, с ужасом глядя то на Пропорция, то на сжавшегося раба. Понимая, что еще мгновение, и египтянин не выдержит этой пытки, он хлопнул в ладоши: — Эй, повар!