Колесо Фортуны
Шрифт:
Они шли со всех сторон, каждый день с утра до вечера, а иногда и ночью. Они начали собираться за пол-луны до начала Игры, надеясь получить хорошие места для палаток или — те, у кого были нужные связи, — погостить в семьях чероки, но очень скоро все приготовленные стойбища были заняты, и вы то и дело наталкивались на палатки, разбитые в самых неподходящих местах. Вроде той семьи пауни, которую мой отец обнаружил спящей среди разрушенных стен почтового отделения Парк-Хилл.
Приходили посланцы от Пяти Народов и от Семи Союзных Племен, но приходили также и от других племен, у которых игры проводились в иные времена года. Всем было широко известно,
Больше всего было представителей равнинных племен: команчи, кайова, апачи, каддос, несколько шайеннов, арапагос, все на великолепных конях, в шитой бисером одежде, с загадочными символами своей пейотской веры. Но были и куапо, отое, и понка, и множество иных. В фургоне, переделанном из старого «Кадиллака», приехали и осаге — пятеро здоровых бандитов, намеревавшихся поглядеть на то, как живут их враги, и немного пошпионить, поскольку их жизням ничто не угрожало во время перемирия, заключаемого на период Игры.
Была даже делегация от народа вашита с далеких арканзасских холмов, чье облачение было и впрямь удивительным — куртки и штаны с бахромой, чудные высокие мокасины, у каждого на шее по куску кварца размером с член. Они проповедовали всякий бред насчет «предыдущих жизней» и «каналов» каждому, кого им удавалось прижать к стенке и заставить себя слушать. Все сходились на том, что у большинства из них не было ни капли крови истинного Народа, и я в это охотно могу поверить, однако никто особенно не возражал против их присутствия. Если они больше ни на что не годились, над ними можно было хотя бы посмеяться.
В конце концов, хотя никто не любит об этом говорить, истина заключается в том, что у большинства Народа гораздо больше белой крови, чем они готовы признать.
— Это не только потому, что мы принимали слишком много выживших белых, когда у них все полетело к чертям, объяснил мне дедушка Девять Убийц в тот единственный раз, когда я поднял этот вопрос. — Еще во времена Юэса было множество полукровок. А к концу они превосходили по численности чистокровных во многих племенах. Чероки чуть не стали чертовыми белыми, честное слово, хорошо, что все кончилось само собой. Откуда, по-твоему, у твоей бабушки Плохой Воды такие рыжие волосы?
— А как насчет тебя, эдуда? — спросил я.
— О, я-то чистокровный чероки, — быстро ответил он. — Так же, как и мои отец с матерью. Но вот моя бабушка по отцовской линии, она была частично белой.
— Элвис Медвежья Лапа играет за клан Оленя.
Так говорил мой дядя Кеннеди Плохая Вода дедушке Девять Убийц. Разговор состоялся за день до начала Игры, и, пожалуй, именно тогда я впервые услышал о чести, выпавшей на долю Элвиса Медвежьей Лапы.
Дед сказал:
— Что ж, он всегда был тщеславным молодым человеком. Для него это может стать большим рывком вперед.
Они рассмеялись, и я их поддержал, правда, тихонько, сидя на твердой земле рядом с сиденьем деда. Как я уже говорил, меня не слишком интересовал этот сюжет, но в тот момент мне особенно нечего было делать, кроме как слушать стариковские беседы и ждать, пока деду потребуется моя помощь.
К тому времени он уже три года как ослеп, и я неотлучно находился при нем, приносил еду, которую готовила для него мама,
— Говорят, что он отправился повидаться со Старым Алабамой, как только получил известие об этом, — сказал дядя. — Непонятно только, зачем он это сделал.
Старый Алабама был знаменитым лекарем — многие даже называли его колдуном, — который жил на острове посреди озера Десяти Убийц, недалеко от старой дамбы. Он считался последним живым членом племени алабама. Говорили, что он обладает колоссальной силой, и большинство людей боялись даже разговаривать с ним.
— Хэх, — крякнул дед. — Непонятно, зачем кому бы то ни было ходить к старому психу. Алабама позорит звание колдуна.
Я вынул дротик из камышового колчана, висевшего у меня на поясе, и посмотрел, прищурившись, вдоль него, проверяя прямоту. Не то чтобы я надеялся найти дефект, как это бывало несколько раз за последние несколько дней, но что-то же надо было делать. Моя трубочка лежала у меня на коленях, и я мог сделать несколько тренировочных выстрелов по какой-нибудь подходящей мишени, пока старики разговаривали, но это было бы немного невежливо, а я пытался произвести хорошее впечатление на своего дядю, который всегда делал мне неплохие подарки в период Игры.
— Ищет угол, — сказал дядя.
— Знаешь старую поговорку чероки? — сказал дед. — Остерегайся того, чего ищешь. Ты можешь это найти.
— Разве это старая поговорка чероки? — спросил дядя, ехидно улыбаясь.
— Должна быть, — отозвался дед с невозмутимым лицом. — Я это сказал, а я ведь старый чероки.
На следующее утро на большом поле состоялась церемония открытия. Когда шар солнца прояснил горизонт, Хозяин Огня, Годжисджи Дикий Кот, зажег священный огонь. Пламя взвилось к светлеющему небу, и дед Девять Убийц запел песню, такую древнюю, что он сам не понимал половины слов, а когда он закончил, старейшины чероки дружно закричали «Вадо!»,и дни Игры наконец начались.
Дед и я наблюдали за стартом бега по пересеченной местности и первыми забегами на короткую дистанцию. Я смотрел и описывал происходящее деду, а затем бежал в другое место, чтобы присутствовать на вбрасывании первой женской игры с мягким мячом. После чего мы медленно побрели через поле к окраинам города, где женщины уже разводили костры, и пар поднимался от больших котлов, и даже воздух казался съедобным от запаха кушаний. Люди выкрикивали приглашения подойти и попробовать то или другое — кенуче, кукурузный суп, чили, и дед старался никого не обидеть; я только диву давался, где это все помещается в такой тощей старой оболочке. Готовясь к состязанию по стрельбе в полдень, сам я не решался перегружаться; меня привлекли лишь замечательные клецки из дикого винограда, а может быть, хорошенькая девочка из клана Краски, которая предложила их мне. В те дни я начал проявлять очевидный интерес к занятиям этой девочки.