Колесо Сансары
Шрифт:
…Эскадра вытягивалась на внешний рейд и выстраивалась там мучительно медленно, словно человек, всячески оттягивающий предстоящую ему донельзя неприятную процедуру. Начав движение в пять часов утра, русские корабли вышли в открытое море только около девяти.
Адмирал Витгефт сидел в кресле на мостике «Цесаревича» и сумрачно разглядывал кильватерный строй своей эскадры. Он молчал, и вообще атмосфера на флагманском корабле царила такая, словно все дружно собрались на собственные похороны.
Противник появился на горизонте в половине двенадцатого, когда Порт-Артур остался уже далеко позади. Броненосцы адмирала Того двигались на пересечку курса русской эскадры и открыли огонь с предельной дистанции в двадцать минут первого.
Первый период боя оказался суматошным и беспорядочным. На «Цесаревиче» несколько раз меняли курс, обходя некие плавающие предметы, принятые за мины. Того, пытавшийся охватить голову русской эскадры для концентрации огня по флагману, принял эволюции русских за хитрый маневр, предназначенный для прорыва под кормой его броненосного отряда, засуетился, перемудрил сам себя и в результате развернул строй своих кораблей и начал расходиться с Тихоокеанской эскадрой контркурсами. И разошёлся.
Оказавшиеся под интенсивным обстрелом концевые русские крейсера не стали состязаться с противником в артиллерийской мощи, а просто отвернули и выскочили из-под огня. Длившийся около двух часов бой оборвался.
Ни один из кораблей Витгефта не получил сколько-нибудь значительных повреждений, а путь во Владивосток был открыт. Правда, пользуясь преимуществом в скорости хода, японцы, насилуя машины своих кораблей, через два часа настигли противника, но бой всё-таки шёл на равных. Обе стороны засыпали друг друга снарядами, сосредоточив огонь на флагманских кораблях (в ходе боя «Цесаревич» получил девятнадцать попаданий, тогда как в «Микаса» русским удалось влепить двадцать два крупных снаряда). Но…
До сих пор остаётся загадкой, почему Витгефт со штабом находился на открытом верхнем мостике «Цесаревича» вместо того, чтобы укрыться за бронёй боевой рубки – ведь такое диктовала простая логика. Приписываемое ему выражение: «Не всё ли равно, где умирать…» кажется несколько странным. Ну не будет идущий в сечу латник снимать доспехи и оставаться в одной полотняной рубахе – это же просто нелепо! И тем не менее…
Здесь, на мостике, его и настиг двенадцатидюймовый фугасный снаряд, искрошивший и самого адмирала, и его штабных. Почти в то же время русский снаряд врезался в палубный настил «Микаса» перед входом в боевую рубку и завертелся, словно пытаясь прогрызть палубу. Адмирал Того, замерший у просвета боевой рубки, остановившимися глазами следил за ворочавшимся в нескольких шагах от него трёхсоткилограммовым чудовищем, готовым вот-вот обернуться вихрем всеуничтожающего пламени. Но снаряд повертелся и затих – не взорвавшись. Случайность, каких немало происходит и на войне, и вообще в жизни…
«Цесаревич» же некоторое время спустя (через полчаса после гибели Витгефта) получил в боевую рубку ещё один крупнокалиберный снаряд, осколками которого был ранен командир броненосца капитан 1-го ранга Иванов и заклинен рулевой привод. Броненосец покатился влево, приведя в смятение весь строй русской эскадры. На нём был поднят сигнал о передаче командования младшему флагману Ухтомскому на «Пересвете», но тот не сумел должным образом этот сигнал отрепетовать. Снасти на «Пересвете» были повреждены, что делало невозможным поднятие обычного флажного сигнала, а прикреплённые к поручням мостика флаги остались незамеченными с других кораблей эскадры. Радиотелеграфом же никто не догадался воспользоваться, равно как и не попытался известить эскадру о передаче командования любым другим возможным способом. Снова случайность…
Бой был проигран русскими, хотя Тихоокеанская эскадра не только не понесла потерь, но даже не имела непоправимых повреждений, а адмирал Того уже отдал приказ японскому флоту отходить в Сасебо.
Не
Вышедший навстречу порт-артурской эскадре со случайным опозданием – «Громобой» не был готов к выходу из-за разобранных для профилактического ремонта машин – отряд владивостокских крейсеров 1 августа перехватила эскадра вице-адмирала Камимуры. После жестокого многочасового сражения с превосходящим противником русские корабли вернулись во Владивосток, но только два из трёх: растерзанный снарядами «Рюрик» остался на дне Корейского пролива. У японцев потерь не было. Интересна одна мелочь: русские более крупные и высокобортные океанские крейсера имели бы преимущество над своими противниками в эффективности артиллерийского огня при сильном волнении. В бою 1 августа море было идеально спокойным.
Прорыв не удался, основная часть Тихоокеанской эскадры возвратилась в смертельный капкан Порт-Артура. Война продолжала разворачиваться по сценарию.
Корабли русского Балтийского флота шли вдоль западного побережья Африки. Стоял ноябрь, но в экваториальных широтах погода совсем не соответствовала понятиям выходцев с севера об этом времени года. Мучили жара и влажность, но день за днём 2-я Тихоокеанская эскадра оставляла за кормой очередные десятки и сотни миль.
Эскадра собиралась в поход долго и нудно. Решение об её снаряжении было принято ещё в апреле, сразу после гибели Макарова, а вопрос о выходе решился только 10 августа на совещании у Николая II. И лишь 2 октября 1904 года эскадра покинула Либаву и вышла в свой многотысячемильный путь.
Защитники Порт-Артура истекали кровью, отбивая отчаянные штурмы осадной армии барона Ноги; 1-я Тихоокеанская эскадра обречённо замерла на внутреннем рейде; русская армия откатывалась и откатывалась на северо-запад; а в высших сферах власти империи всё ещё на что-то надеялись: и крепость устоит до подхода Рожественского, и тамошняя эскадра уцелеет и успешно соединится с подходящим с Балтики флотом – враг вдруг поглупеет и беспрепятственно позволит русским кораблям встретиться.
Несмотря на основательную загруженность прямыми служебными обязанностями, у мичмана Сомова оставалось изрядно времени для размышлений – что ещё можно делать в лишённой какой бы то ни было связи с берегом железной коробке, куда даже новости в очередном порту доходят с месячным опозданием. Андрей впервые оказался в дальнем плавании, он искренне ликовал по этому поводу, но вместе с тем к чувству восторга примешивался неприятный осадок, возникший при расставании с Наташей.
Нет, внешне ничего вроде бы и не произошло, девушка обещала ждать и писать при первой оказии, но что-то всё-таки неуловимо изменилось после той злополучной встречи у Летнего сада петербургской белой ночью.