Колесо судьбы. Канон равновесия
Шрифт:
А он говорил. Перечислял имена убитых с первого до последнего. Вспоминал каждую птаху, сраженную его взглядом. Просил прощения у каждой загубленной души. Позади него стояли побратимы — все пятеро, даже едва успевшие приехать Димхольд с Йиртеком, — про себя матерились и готовы были немедленно подхватить упрямца на руки, если тому вдруг станет плохо. Его амираны переминались с ноги на ногу среди толпы, не смея ослушаться категоричного, принуждающегоприказа своего повелителя. Я тоже была в толпе, среди кхаэлей и людей. Ругала брата последними словами, глядя, как выстывают на морозе тонкие перепонки, беспомощно оглядывалась на отца с матерью — но и они ничего не могли поделать с этим трагическим, пафосным,
Он просто выбрал самый действенный способ примирения с людьми, тот, который раз и навсегда запечатлелся бы в их памяти резким ударом хлыста.
Он говорил в потрясенной тишине до тех пор, пока не рухнул лицом в снег, потеряв сознание. Дядька Дим тогда промолчал, хотя одним Стихиям ведомо, чего ему стоило не высказаться прямо там в лица людям и Клану. Он молча поднял Рея на руки, укутал своим плащом и зашагал к цитадели, будто сваи вколачивал. Заступить князю-кузнецу дорогу не посмел никто. «Сунешься — убью», внятно говорил его желтый взгляд. Он сам отогревал в горячих купальнях замерзшую ледышку, в которую превратился брат. Сам растирал его барсучьим жиром, сам же и нотацию читал. Цветистую. С любящими братскими подзатыльниками. К нотации вздумал присоединиться Волк — и тоже огреб тяжелой рукой Хранителя Земли по шее.
Так что, болели они теперь на пару, кутаясь в пледы возле одного камина и косясь друг на друга. Подготовка ритуалов Посвящения затянулась на неопределенный срок.
Ох. не приведи Боги вам когда-нибудь провожать на смерть собственное дитя! Даже если смерть эта освящена ритуалом и обратима. Даже если такова необходимость.
Даже если на кон поставлена сама реальность.
Меня обвиняли в бессердечности. Безрассудстве. Безумии. Даже во взгляде моей собственной жены, прекрасно понимавшей, что такое Хранительская необходимость, я иногда ловил немой укор. Днем еще можно было заставить себя не думать, сохранить хотя бы маску добродушного спокойствия. Ночью… Ночью, забиваясь Лире под бок, я, не скрываясь, выл в голос от собственного бессилия. Хорошо еще, что она не знала, какая цена меня ожидает в конце. Никто не знал. Даже Илленн предстояло стать всего лишь слепым орудием в моих руках. Но дай Стихии, чтобы она прозрела и успела понять, тогда… Нет, я предпочитал не тешить себя глупыми надеждами.
Никому я ничего не говорил. Ни о том, что возможных Наследников Равновесия было четверо. Ни о том, что иду против воли нынешнего лика Вещего, собираясь открыто бросить вызов Предвестникам Поворота, возложив призрачные надежды на любовь и привязанность девчонки, воспитанной совершенно не так, как подобает будущей Опоре Равновесия. Ни о том, что вшитый когда-то в мое тело силовой кристалл-накопитель, скорее всего, не убережет меня на Колесе и даже наоборот, сделает только хуже.
Я иду на смерть, сказал я себе еще в самом начале этой авантюры. Полную и окончательную смерть, без перерождения. Девочку нужно вручить в надежные руки хорошего супруга, и дикарь Ваэрден будет ей прекрасной парой и защитой, Рей поможет справиться с управлением государством. Я же должен завершить свое дело — и ничего более. А лишние надежды на спасение лелеять ни к чему.
Срок неотвратимо приближался. Не стану скрывать, мне было страшно. Еще как страшно! Ожидание вытягивало нервы не хуже, а то и получше опытного палача, заставляло шарахаться своей же тени. Слушая в стонах ветра плач погибающего под собственной тяжестью мира, я понимал, что не справился с возложенным на меня служением. Дело ведь не только в распустившейся нежити. Где я ошибся, в чем? Почему нам грозит война на уничтожение? Почему все вокруг пропитано такой безысходностью? Почему меня не оставляет ощущение, что мы попали в полную и очень глубокую, прошу прощения, задницу, и выход оттуда только один?
Впервые в жизни я не видел в сплетениях вероятностей причин случившегося. Я не знал ответов. Десмод медленно умирал, Хэйва, пресытившись силой, сама готова была превратиться в хищника, жрущего своих обитателей. А я больше не мог танцевать у Колонн, чтобы отпустить в Бездну накопленную и переваренную миром негодную Силу.
Спустя долгие годы бесплодных метаний и размышлений бессонными ночами мне пришла в голову мысль — если тщательный расчет раз за разом приводит к краху, то поможет необузданное, почти слепое желание все изменить. Жажда любящей души, которая способна совершить невозможное. Те, кто век за веком привык принимать решения, опираясь только на холодный расчет сотни возможных вероятностей, попросту не могут желать чего-то с такой силой. Кинуться в омут головой ради близких, не сомневаясь и не рассуждая, а потом выплыть исключительно благодаря удаче? Проделывал и я такое в молодые годы, но жизнь и несколько смертей быстро научили меня прислушиваться к мудрым советам моего пернатого друга. А потом — перестало хватать то ли наглости, то ли прыти.
Свет Изначальный, мне стыдно за то, что лепил из ребенка оружие. За то, что воспитывал ее, постоянно заставляя желать и требовать, что не вмешивался в ее жизнь, приучив к тому, что меня почти никогда нет рядом и я не дам совета, не утешу, не приму решение за нее. Если бы не ее вечная настырность, наверное я бы и ласки дочь лишил, кошак помоечный. Испугался, что привяжется чрезмерно и не сможет занять мое место, если — когда, — меня не станет.
Я и сыновей от себя гнал. Трус.
Подбирая и смешивая смертельный состав для церемонии в Храме Душ, я запретил себе думать о том, для кого он предназначен. Яд должен быть идеальным. Быстро и легко отпустить душу на полное перерождение с одной стороны, а с другой — подействовать так, чтобы тело можно было сохранить живым. Обычная медитация смертного сна для моих целей никак не подходила. А о том, правильно ли я проведу обряд или самовольно изменю его ход, никто кроме Яноса знать не мог — других свидетелей моего Посвящения уже не было среди живых, а Волк во время своего сам был без пяти минут мертвецом и выжил только благодаря стараниям лучших целителей того времени…
Джанрейв же, как всегда, молчал и не вмешивался в мои дела. Знал, что это бесполезно.
Илленн должна почувствовать себя свободной от воли горстки закосневших маразматиков во главе с трусливым дрейгом. Это позволит ей менять Судьбу… Да… Не более щепоти черной хинны в смеси с соком корня таум и голубой сноцветки. Добавить в сладкое вино и выпить залпом.
Стук в дверь отвлек меня от безумного занятия. Я с трудом смог вернуть на лицо подобающую отцу рода маску и устоять на ногах. Щелчком когтей набросил на стол морок и взялся за безобидные травы, делая вид, что завариваю чай.
— Входите, кому там неймется меня отвлечь!
Смущенное хихиканье на два голоса, покровительственные уговоры Лиры — дескать, не съем же я за просьбу. Взбаламученные, скачущие мысли, волнение… Дверь тихонько приоткрылась, и в щель просунулись две головы — рыжая и седая. Ну, если это то, о чем я думаю…
Жена толкнула детей в спины и вошла за ними следом, лукаво улыбаясь. Оба сделали несколько шагов непослушными ногами и встали передо мной, как нашкодившие ученики. Глаза потупили, еще и за руки держатся. Знаю я, о чем ваша просьба будет… Если по уму, то следовало бы вам эту блажь запретить до конца Посвящения, но вы ж тогда слушать не станете.
И точно. Волк напустил на себя очень серьезный и торжественный вид, отвесил поясной поклон, а выпрямившись, дерзко впился в меня глазами. Не иначе, дырку у меня в черепе провертеть задумал.
— Здесь и сейчас, смиряя Тьму моего сердца перед Светом твоего лика и склоняясь перед волей Колеса Судьбы, я прошу тебя, Отец Отцов, отдать мне в жены свою дочь Илленн, койя желает стать моей по зову сердца и по праву обоюдного уговора, освященного кровью земли.
Эк завернул-то, любой царедворец сдохнет от зависти.