Колесо судьбы

Стил Даниэла

— Скотство, конечно, но так уж оно есть, Тэн.

— Твой отец знает?

— Я звонил вчера вечером. Никому не известно, где он. В Париже думают, что он в Риме. В Риме думают, что он в Нью-Йорке. Я пытался позвонить в Южную Африку, но потом решил насрать на сукиного сына. Рано или поздно сам узнает, где я. (Почему, черт возьми, у него такой отец, которого невозможно поймать? Тана попыталась бы даже разыскать его, будь он другим, но он всегда казался ей не тем человеком, с которым хочется познакомиться.) Я написал ему по лондонскому адресу и оставил записку у «Пьерра» в Нью-Йорке. Это все, что я мог сделать.

— Вероятно, это даже больше,

чем он заслуживает. Гарри, я могу что-нибудь сделать?

— Молись за меня.

Похоже, он не шутил, и Тана была потрясена. Это невозможно. Гарри, ее лучший друг, ее брат, по сути, ее двойник, — и его посылают во Вьетнам. Ее охватила паника, доселе ей неизвестная, и абсолютно ничего нельзя было поделать.

— Позвонишь мне еще перед отъездом?.. И из Гонолулу?..

Глаза ее наполнились слезами. «А если с ним что-нибудь случится? Нет, — она стиснула зубы, — не надо позволять себе даже думать об этом. Гарри Уинслоу непобедим, и он принадлежит мне, часть моего сердца отдана ему». Но, постоянно ожидая звонков, несколько дней она ходила как потерянная. Он звонил дважды до отъезда из Сан-Диего. «Прости, что долго не звонил, был занят, совсем затрахался, триппер, наверное, подхватил, ну и черт с ним». Почти всегда он был пьян, а на Гавайях, откуда тоже пару раз позвонил, вообще не просыхал, а потом он уехал — в безмолвие, джунгли и бездны Вьетнама. Ее воображение рисовало опасности, которым он подвергался, а позже стали приходить веселые разухабистые письма о жизни в Сайгоне, о проститутках, наркотиках, уютных некогда гостиницах, изящных девушках, о том, что ему пригодился его французский, — и она стала успокаиваться. Старина Гарри, он нисколько не меняется: что в Кембридже, что в Сайгоне — один и тот же. Тана успешно сдала все экзамены, прошел День Благодарения и первые два дня рождественских каникул, которые она провела у себя в комнате в окружении груды книг, и вот около семи вечера кто-то заколотил в ее дверь:

— Вас к телефону.

Мать часто звонила ей, и Тана знала почему, хотя они не говорили об этом. Праздники были трудным временем для Джин. Артур никогда не проводил с нею много времени, и все-таки она надеялась на лучшее. Всегда находились оправдания и причины, он посещал вечеринки, на которые не мог пригласить ее. Тана даже подозревала, что у него есть и другие женщины, а теперь еще Энн с мужем и ребенком, и, может быть, Билли тоже с ними, а Джин просто не была членом семьи, несмотря на то, что уже много лет она все время рядом.

— Сейчас приду, — отозвалась Тана, натягивая халат и спускаясь к телефону.

В холле было холодно, а на улице туманно. Туманы так далеко на Востоке — редкое явление, но иногда случались такие ненастные ночи.

— Алло?

Она ожидала услышать мать, и то, что это был Гарри, ее ошеломило. Его голос был хриплым и очень усталым, будто он провел на ногах всю ночь, и неудивительно, если он сейчас в городе. Казалось, что он очень близко.

— Гарри?.. — Ее глаза наполнились слезами. — Гарри! Это ты?

— Ну да, кто же еще? — Он почти зарычал, и она ясно представила — почти почувствовала — прикосновение его заросшего подбородка.

— Ты где?

Мимолетная пауза.

— Здесь. В Сан-Франциско.

— Когда ты прилетел? Боже, если бы я знала, я встретила бы тебя.

Гарри вернулся, какой чудесный рождественский подарок!

— Да только что.

Это не правда, но легче сказать так, чем объяснять, почему сразу не позвонил.

— Слава богу, что ты там не задержался. — Тана была так счастлива слышать его голос, что и не пыталась сдержать слез. Она плакала и улыбалась, и Гарри на том конце тоже. Он уже и не надеялся снова услышать ее, и любил ее еще больше, чем раньше. Сейчас он даже не был уверен, что ему удастся скрыть свое чувство. Но придется постараться ради нее да и ради себя самого. — Почему тебя так скоро отпустили?

— Думаю, я устроил им там веселенькую жизнь. И жратва тухлая, и девчонки вшивые. Черт, я дважды подцепил мандавошек и самый гнусный триппер за всю свою жизнь… — Он попробовал рассмеяться, но было слишком больно.

— Кретин. Ты что, вообще не можешь вести себя как следует?

— Нет, если есть выбор.

— И где ты сейчас? Опять пауза.

— Да вот, меня ремонтируют у Леттермана.

— В больнице?

— Ага.

— Из-за триппера? — Она произнесла это так громко, что две девушки в холле оглянулись, и она рассмеялась. — Слушай, ты невыносим. Ты самый гадкий человек из всех, кого я знаю, Гарри Уинслоу Четвертый или как тебя там. Тебя можно навестить или мне тоже грозит подцепить это? — Она все еще смеялась, а его голос звучал все так же хрипло и устало:

— Да, только не садись на мой стульчик.

— Не волнуйся, не буду. Я даже не подам тебе руки, пока ты свою не прокипятишь. Одному богу известно, где она только не побывала.

Он улыбнулся. Было чертовски здорово слышать опять ее голос.

Тана взглянула на часы:

— Можно приехать прямо сейчас?

— Тебе что, нечего больше делать в воскресный вечер?

— Я собиралась заняться любовью со стопкой книг по юриспруденции.

— Вижу, ты осталась такой же забавницей, как прежде.

— Да, но я гораздо умнее тебя, болван, и меня никто не посылал во Вьетнам.

Опять какое-то странное молчание, и когда Гарри заговорил снова, в его голосе не было улыбки.

— И слава богу, Тэн. — Слушая его, она ощутила неприятный холодок, пробежавший по позвоночнику. — Ты правда хочешь приехать ко мне сейчас?

— Черт возьми, конечно. Ты что, думаешь, я не приеду? Я просто не хочу подхватить триппер, и только.

Он улыбнулся:

— Я буду пай-мальчиком.

Но надо было что-то ей сказать… сейчас, пока она не приехала… иначе будет несправедливо.

— Тэн…

Он осекся. Пока он никому ничего не сказал. Даже с отцом еще не говорил: того нигде не могли найти, хотя Гарри знал, что в конце недели он должен быть в Гстааде, где всегда проводил Рождество, — с Гарри или без него. Для него Швейцария была неотделима от Рождества.

— Тэн… У меня кое-что похуже триппера… Странный холод заледенил ее спину, она закрыла глаза.

— Да-а? И что же?

Она хотела, чтобы он этого не говорил, хотела, чтобы он смеялся, чтобы был здоров, если с ним что-то случилось, но поздно… уже не вернешь слов, не закроешься от правды…

— Меня немножко подстрелили…

Голос его надломился, и она почувствовала внезапную боль в груди, борясь с подступившими рыданиями.

— Да ну? Значит, ты поперся туда именно для этого? — Она еле сдерживала слезы, да и он тоже.

— Да как-то ничего лучшего не нашлось. Девчонки там, честно говоря, смотреть не на что… — его голос стал печальным и мягким, — не сравнить с тобой, Тэн.

— Господи, тебе, должно быть, все мозги продырявили.

Они немного посмеялись, но, казалось, холод от ее босых ног превратил всю ее в ледышку.