Колесо тьмы
Шрифт:
Уж не по его ли душу на борт взошел этот ублюдок?
Чем больше Блэкберн думал над этим, тем более вероятным казался такой поворот событий. Он не может позволить себе рисковать — слишком высоки ставки. С этим врагом — поскольку, если инстинкты не врут, это именно враг — придется разобраться особым образом.
Особым…
Блэкберн выключил в комнате свет и застыл в темноте, настраивая восприятие. Сначала он чутко прислушивался, вычленяя из фонового шума малейший звук — от едва слышного монотонного гудения двигателей в машинном отделении до стенаний ветра и моря. Здесь же присутствовали стук дождя по стеклу, рыдания прислуги в ее спальне, приглушенные шаги в коридоре. Затем Скотт перешел к более острым ощущениям: осязанию пушистого коврового ворса голыми ступнями, запаху сандалового дерева
Он глубоко вдохнул, выдохнул. Необходимо спокойствие. Необходимо изгнать трех недругов: ненависть, вожделение и сумятицу мыслей. Из всех трех ненависть была самым мощным и сейчас душила Блэкберна в безжалостных объятиях.
Зажав себя в тиски самоконтроля, миллиардер двинулся к подставке наподобие мольберта, что стояла у дальней стены. На ней было нечто, завешенное покровом из тончайшего шелка. Было глупейшей ошибкой держать артефакт не в сейфе с самого начала, но Блэкберну стала ненавистна мысль о том, чтобы запирать его, когда он нуждается в нем так часто. Прислуга получила строгие указания: никогда не снимать шелковый покров и не заглядывать под него. И Скотт знал, что может положиться на горничную; ему потребовался не один год, чтобы найти благонадежную, лишенную воображения и нелюбопытную служанку. Но вот та, первая судовая горничная — та, что покончила с собой, — должно быть, подняла покрывало. И теперь, если его подозрения верны и пресловутый Пендергаст охотится именно за этим, даже сейф не окажется достаточно надежным местом. Гостиничные сейфы печально известны тем, что их очень легко вскрыть, а судовые сейфы, даже самый большой из них, вероятно, мало чем отличаются в этом смысле. Они предназначены отпугивать мелких воришек, не более.
Ему придется найти лучший тайник.
Тщательно избегая смотреть на артефакт, Блэкберн осторожно снял шелковую завесу и поместил предмет в центр комнаты. С ритуальным почтением разместил на большом серебряном подносе тридцать шесть масляных свечей и поставил перед объектом, чтобы лучше его осветить. По-прежнему отводя глаза, поместил несколько ароматических палочек для воскурения фимиама в две искусно гравированные золотые кадильницы по обеим сторонам предмета.
Масляные свечи замерцали, наполняя комнату пляшущим золотистым светом. Блэкберн выложил перед свечами стеганый шелковый коврик и уселся на него в позе лотоса. Закрыв глаза, Скотт принялся монотонно бубнить нараспев. Это был странный, низкий, гудящий речитатив, который внимательный слушатель воспринял бы как последовательность одних и тех же странных звуков, следующих друг за другом без начала и конца. Теплый, животный запах масляных свечей наполнял воздух, и временами монотонность пения исчезала, воспроизводя тибетский сигит [39] , — им так славились монахи, у которых он проходил обучение.
39
Сигит (сыгыт) — вид горлового пения, состоит из низкочастотного жужжания и мелодии на высокой частоте, как у флейты.
После получаса ритуальных песнопений три недруга ушли, покорились. Сознание Блэкберна, освобожденное от ненависти и вожделения, стало готово к восприятию. Он резко открыл глаза — очень широко — и уставился на озаренный пламенем свечей предмет.
Казалось, последовал удар током. Мускулы напряглись, вздулись жилы на шее, запульсировала кровь в сонной артерии. Но голос при этом ни на секунду не дрогнул, и песнопение не прервалось. Напротив, оно ускорилось и перешло в более высокие регистры, достигая таких силы и напряженности, которые не имели ничего общего с нормальными тонами человеческого голоса.
Блэкберн все смотрел, смотрел и смотрел перед собой. Странный, причудливый дым начал наполнять комнату — тошнотворный, низменный, землистый запах, похожий на вонь гниющих поганок. Воздух словно сгустился, наполняясь этим дымом, который стягивался в одно место, примерно в четырех футах перед Скоттом, уплотняясь, точно вязкий, густой крем, сбиваясь в нечто почти твердое. А затем…
Оно задвигалось.
Глава 33
В
Джондроу огляделась и посмотрела на часы. Почти час ночи. Где там Виллу черти носят? Пошла купить батарейки для фотоаппарата и пропала. Уже с полчаса назад; может, даже больше.
Ведь именно Вилла так страстно мечтала встретиться с кинозвездой Брэддоком Уайли. Одной из изюминок, одним из гвоздей программы круиза, на которую они клюнули, было обещание премьеры фильма-ужастика с участием Уайли. Предполагалось, что премьерный показ начнется в десять часов, но Брэддок Уайли, по слухам, страдал от морской болезни — ведь море изрядно штормило.
Бетти вновь обежала глазами толпу, но по-прежнему не обнаружила Виллы. Что ж, если сестра не поторопится, то Бетти придется встречать Уайли за двоих. Она достала из сумочки зеркальце, прикоснулась носовым платком к уголкам губ, захлопнула зеркальце и сунула обратно в сумку.
Внезапное возбуждение в группе собравшихся подсказало ей, что ожидание было не напрасным. Вот и Брэддок Уайли собственной персоной — весь из себя удалой и франтоватый, в темно-синем блейзере, аскотском галстуке и кремовых брюках. Большими шагами киноартист стремительно приближался к фойе, в окружении нескольких морских офицеров, совершенно непохожий на больного.
Завидев группу восторженных поклонниц, он ослепительно улыбнулся и двинулся к ним.
— Добрый вечер, леди! — воскликнул Брэддок и сразу же потянулся в карман блейзера за ручкой, в то время как женщины, хихикая и краснея, протягивали ему программки.
Уайли пробирался сквозь рой обожательниц, непринужденно перекидываясь словом с каждой, подписывая программки и позируя для снимков. В жизни он оказался даже красивее, чем на экране. Бетти приотстала, надеясь, что сестра все-таки появится в последнюю минуту, но потом вдруг прямо перед ней оказался Уайли.
— Крайняя, но не последняя, — подмигнул он, беря Бетти за руку и чуть задерживая в сердечном пожатии. — Мне говорили, что на борту будет несколько красивейших женщин. Я не верил — до нынешнего момента.
— Будет вам, мистер Уайли, — с задорной улыбкой ответила Бетти. — Вы шутите. У меня шестеро внуков.
Его глаза изумленно расширились.
— Шестеро внуков? Кто бы мог подумать? — И звезда Голливуда снова подмигнул.
Бетти не нашлась что ответить. Покраснев до корней волос, она вдруг вновь почувствовала себя невинной смущенной школьницей, какой была полвека назад, когда пожимала руку капитану футбольной команды.
— Позвольте подписать вам это. — Уайли осторожно взял из ее руки программку. Поставив на ней росчерк, он двинулся дальше, чтобы напоследок помахать фанаткам.
Бетти поднесла к глазам программку и увидела, что там написано: «Моей любимой, самой соблазнительной из бабушек — любовь и французский поцелуй. Брэд Уайли».
Джондроу держала программку дрожащими руками. Это станет одним из величайших моментов ее жизни. Что-то будет с Виллой, когда она увидит это!
Уайли ушел, и театральное фойе начало заполняться разодетыми киноманами. Бетти начала приходить в себя; пожалуй, будет лучше занять два хороших места, да побыстрее. Может, Вилла и пропустила Брэддока, но еще вполне успевала на сам показ.