Колхида
Шрифт:
Лапшин обернулся к ней и в упор посмотрел в глаза.
– Я не думал,- сказал он спокойно,- что от фёна люди так быстро сходят с ума. Обычно только на второй день начинается беспричинное озлобление, а на третий день человек лезет в драку. На четвертый день фён стихает, и душевное равновесие восстанавливается. Так говорят старожилы.
Невская выпрямилась:
– Что это значит?
– Это значит, что переправляться нельзя. В лучшем случае паром унесет в море, в худшем - потопит.
– А что же, по-вашему, делать?
– Ждать.
–
– крикнула Невская.- Вы сами знаете, что это может кончиться плохо.
Лапшин пожал плечами.
– Спросите капитана. Он опытнее нас в этих делах.
Чоп посмотрел на реку. Риск, конечно, большой.
Река катила коричневые волны, шумела и вихрилась от брызг. Ветер валил наземь прибрежные кусты и хлестал их ветками по зеленой воде, он как бы сек воду.
Чоп забыл о руке. Старые морские традиции, прекрасные и полузабытые законы кораблекру-шений вдруг овладели им с прежней силой. Первыми спасают с тонущих кораблей детей и женщин. Нельзя подвергать риску женщину из-за обожженной руки! Черт с ней, с рукой, ничего ей не сделается! Поэтому он сказал:
– Переезжать рискованно. Лучше подождать. Рука у меня болит гораздо меньше.
– Вы врете, Чоп!
– крикнула запальчиво Невская.- Зачем вы врете? Рука у вас посинела. Едем сейчас же.
– Есть!
– сказал растерявшийся Чоп.- Едем сейчас же.
– Ну!
– Невская обернулась к Лапшину. Лапшин молчал. Он вытер рукавом рубахи лицо,- рукав стал черным.
– Он грести не может.- Невская показала на капитана.- Я одна вряд ли справлюсь. От вас зависит все.
– Я не поеду,- спокойно ответил Лапшин.
Невская побледнела.
– Трус!
– крикнула она, и на глазах ее появились слезы.- Теперь я знаю, что значит ваша "высокая порядочность ученых"!.. Чоп, поедемте!
Лапшин повернулся и медленно пошел к брошенной машине. Он даже насвистывал.
Невская и Чоп сдвинули тяжелый паром. Капитан молчал. Потом он посмотрел вслед Лапшину и пробормотал:
– Ну его к свиньям!
Невская гребла. Чоп греб одной рукой, закусив губу и сдерживая стоны.
Берега закружились перед ним серой каруселью. Ветер свистел в веслах и вырывал их из рук. Он сорвал берет с Невской, и ее красноватые волосы развевались по ветру, как необыкновенный флаг.
Волны с размаху били в низкий дощатый борт. Больной рукой Чоп отливал воду. Невская промокла до нитки. Было видно, как все ее мускулы напряглись в нечеловеческом усилии.
"Откуда у женщины такая сила?" - подумал капитан.
Он не спускал глаз с устья реки. Оно быстро приближалось. Там сшибались грязные буруны и бесновалась вода.
"Как бы не затянуло в море!"
У Невской сильно кружилась голова. Она до крови прикусила губу. Порыв ветра вырвал у нее весло. Паром качнулся. Капитан увидел, как деревья на берегу испуганно пригнулись к земле. Шел жестокий удар ветра.
– Вот теперь амба!
– пробормотал капитан.
Брызги ослепили Невскую, но она все же поймала весло и продолжала грести.
Минуты тянулись нескончаемо.
Капитан оглянулся и увидел совсем недалеко от парома берег, шалаш паромщиков и двух рыбаков. Они стояли по колени в воде. У одного в руках был багор.
Когда рыбак зацепил паром, капитан крикнул Невской:
– Теперь спасены!
Он совсем забыл о руке и только на берегу снова почувствовал боль.
Молодой рыбак в трусах насмешливо посмотрел на капитана:
– Что, кацо? Немножко сошел с ума от этого ветра? Видно - моряк, а делаешь глупости. Еще и женщину с собой посадил.
– Брось, дружище!
– Капитан здоровой рукой похлопал рыбака по спине.Приходи ко мне в порт: есть шашлык, есть маджарка. Выпьем за спасение.
Рыбаки засмеялись.
– Как ветер стихнет, перевезите того свистуна,- капитан показал на Лапшина, возившегося около машины.
– Можно!
Пошли в город. Шли берегом вдоль серых дюн - они защищали от ветра.
Невская долго шла молча, потом отвернулась и заплакала. Чоп растерялся. Он ругал фён за то, что этот ветер доводит людей до истерики. Фён дул с прежним тугим напором.
Снова странный ландшафт - сухой и опаленный пожаром - открылся перед ними. Капитан вспомнил, что только перед затмением бывает такой хмурый свет и такое аспидное небо.
Вдали темнели сады Поти. Фён не тронул их. Они были защищены стенами чинар.
– Послушайте,- сказал капитан,- они его перевезут. Ну что за беда, если он денек поголодает!
– Какой вы, Чоп, чудак! Да пусть сидит там хоть три дня!
– Что же вы плачете?
– Потому что мне было страшно.
Этого уж Чоп не мог понять. Он решил проглотить язык и молчал до самой больницы, где вдруг снова начал ругаться и проклинать лаковое дерево.
ФУТБОЛЬНЫЙ МАТЧ
На субтропической опытной станции зацветал бамбук. Первые признаки цветения вызвали у Невской тревогу: бамбук цветет раз в жизни и после цветения умирает.
Лапшин оставался спокоен. После случая на Капарче он редко разговаривал с Невской и за глаза отзывался о ней с пренебрежительной усмешкой. Тревога Невской казалась ему наивной: цветения остановить нельзя, бамбук все равно погибнет, и волноваться глупо.
Капитан пришел на станцию посмотреть на цветущий бамбук. Рука у него заживала, но еще была в перевязке. Чоп привел с собой Елочку и Христофориди.
На станции, в деревянном светлом доме, где работала Невская, капитан застал Сему. Сема приехал в город за запасными частями для экскаватора и привез Невской записку от Габунии. Габуния приглашал Невскую и Чопа приехать в Чаладиды посмотреть канал.
Окна стояли настежь. Ослепительное утро и прозрачный ветер переливались в листве деревьев. Вьющиеся белые цветы роняли на подоконник холодные брызги.
Дыхание влажной земли, зарослей и сладкий запах мимоз напомнили Чопу воздух Мадагаскара, где он стоял с эскадрой Рожественского, запах базаров, где от корзин с плодами кружилась голова.