Колхоз: Назад в СССР 4
Шрифт:
Федор, получив от деда Моти приказ, схватил велик, даже не понятно чей, и бросился выполнять задание. Железный конь, как по заказу, стоял возле школьного забора. Наверное, приехал кто-то с другого конца села. Разбираться, кому принадлежит транспортное средство, не было ни времени, ни желания.
Короче, Отелло свою функцию выполнил. Быка дважды подгонять не надо. Свобода, похоже, пришлась ему по душе ещё в прошлый раз. Рванул, только пыль из-под копыт. Единственное, что требовалось от Федора, направлять подопечного в нужную сторону.
После того, как Лютик появился на поле, все споры, ругань и выяснение, кто же прав, закончились
Народ бросился в рассыпную. Горячий нрав Лютика — дело в Зеленухах известное. Желающих лишний раз проверить на себе достоверность его репутации, не нашлось. Не бежала только та самая бабуля, чьи панталоны временно взяла в аренду одна из чирлидерш. Внучка, так понимаю.
Никитишна уходила с поля достойно. Высоко подняв голову. Сказала, хрен там всем врагам, даже рогатым. Сроду ни от кого не бегала и бегать не собирается. Но, что любопытно, бык в ее сторону даже не дернулся. Наверное, было не интересно гонять цель, которая откровенно плевала на его репутацию. А вот с остальными, наразвлекался Лютик от души. Тем более, когда половина бежала не просто молча, а с громкими криками и матом. По роковому стечению обстоятельств, почти вся эта половина оказались Воробьевскими.
Генка, как и Никитишна, тоже не бежал, панике не поддался. Но по другой причине. Просто не мог, чисто физически. Он забрался под одну из лавочек и сидел там, пока мы его не вытащили. Даже успел придремать, между прочим.
Когда всё угомонилось и зоотехник забрал Лютика обратно, состоялось большое совещание. Ясен пень, про второй тайм уже никто не вспоминал. Первого хватило за глаза. Но по факту, признавать проигрыш Дмитрий Алексеевич тоже отказывался.
После сложных переговоров, в которых приняли участие Лиходеев, председатель Зеленух, Геннадий и ещё чертова куча людей, высказывающих свое мнение, судья всё-таки принял решение. Провести переигровку через год. Мол, с одной стороны, да, местная команда играла, скажем прямо, в сложных условиях. Это надо учитывать по-любому. Мяч в воротах тоже был. Все его видели собственными глазами. Странно данный факт не признавать. Но при этом второго тайма не случилось. А данный нюанс значительно меняет ход всей истории.
Николай Николаич, вдохновленный и окрылённый, попытался предложить провести ещё один этап игры прямо сейчас. Не иначе, как на радостях у председателя всё-таки поехала крыша. Ему Матвей Егорыч так и сказал. Мол, очнись, Коля, у нас нет ещё одной команды поддержки, и быков тоже не целое стадо. Да и не получится произвести взрывной эффект дважды. Какой, к чертовой матери, второй тайм? Захотел проигрыш получить?
Геннадий деда Мотю поддержал. Только чуть более культурными словами. В общем, по итогу, все остались при своих интересах. Относительно, конечно, но хоть что-то.
А ещё, ко мне подошла Светланочка Сергеевна. Она сначала, вроде, открыла рот, собираясь высказать все, что думает о случившемся. Но потом закрыла. Помолчала буквально минуту, поднесла указательный палец к губам, опять помолчала, а потом все же высказалась.
— Оригинально...
И ушла. Серьезно. Больше никаких комментариев. Я остался стоять рядом со школьным полем, изумлённый ее поведением. То ли поругала, то ли похвалила. Так и не понял ни черта.
Ну, а потом началась подготовка народного праздника в Зеленухах. Николаич, конечно, убивался, мол, могли бы и победу получить, но, наверное, он единственный не понимал,
Пока шла вся эта суета, я успел в толпе разыскать отца и перекинуться с ним парой слов. Подсказал, как ему остаться в Зеленухах сейчас, чтоб пообщаться с Аллочкой, а не уезжать со своими. Второго шанса может и не быть. Нужно лишь намекнуть Лиходееву, мол, есть возможность затесаться в ряды врага на время. Послушать, что говорят, какие планы строят. Опять же, сейчас подопьют, языки развяжутся… Дмитрий Алексеевич инициативу подопечного поддержал. Покоя ему не было от мысли, что Николаич остался при должности.
Серёга, который моего совета послушался, теперь сидел за столом, в самом конце. Рядом с ним пристроилась Аллочка. По сути, тоже с моей подачи.
После разговора с отцом я разыскал и ее. Она была сильно расстроена тем, что Андрюха вообще не обращал внимания на присутствие бывшей пассии. Тут я тоже дал очень умный совет. Предложил, вызвать ревность у братца. А лучше всего для этого подойдёт…Да, вон. Серёга и подойдёт. Местных нельзя. Переросток по-любому узнает, что это показуха. А вот Серёга — самое то. И парень приличный, ничего лишнего не возомнит себе.
Короче, с трудом, но я добился того, что они хотя бы стали общаться. Уже что-то. Сидели рядышком. Отец пытался ухаживать, но очень не смело. Глядя на все это безобразие, я решил, раз с матчем, наконец, вопрос решился, можно теперь заняться по-настоящему важными делами. Например, отцом. Походу, мне предстоит рассказывать ему про "пестики" и "тычинки". Ждать, пока по велению судьбы он станет решительным малым, дело опасное. Вообще ни черта может не произойти.
Ещё одной проблемой оказался тот самый журналист из местной газеты. Тут и Лиходеев, и Николаич были удивительно солидарны. Статья появиться не должна. Все, конечно, хорошо, но одна фотография чирлидерш в панталонах обойдется им очень дорого. Про остальное можно вообще не вспоминать.
Это же полное отсутствие морали и не соблюдение заветов Ильича. Про Ильича загнул дед Мотя. Мы немного подвисли от такого сравнения. Андрюха даже пытался робко поспорить, что панталоны не могут иметь отношения к Ильичу и его заветам вообще в принципе. На что получил от Матвея Егорыча подзатыльник и совет заткнуться. Мол, ему, человеку солидному, даже пожилому, точно лучше видать, как Ильич относился к панталонам.
Но в одном все сошлись однозначно. Журналист должен покинуть Зеленухи без опасного материала. Естественно, папарацци тут же "забыли" взять с собой Воробьевские. А значит, раз уж так вышло, он был приглашен за стол. Буквально через минуту рядом нарисовался дед Мотя и бутыль самогона.
Где-то через полчаса, я подошёл ближе к это парочке. Было интересно, что там столь вдохновенно вещает дед.
— Ну, значит, слушай… Было это в году сорок третьем. Или сорок втором… — Матвей Егорыч закатил глаза и принялся загинать пальцы. Что он там считал, не понятно. Рядом сидел уже готовый в хлам журналист и мутным взглядом смотрел на рассказчика.
— Ты записуй, записуй, сынок. — Матвей Егорыч прекратил просчитывать года и постучал указательным пальцем по блокноту, который за каким-то чертом лежал перед бедолагой. Видимо, он на самом деле планировал писать вслед за Матвеем Егорычем. Правда, ручка отсутствовала. И карандаша не было. Может, кровью, хрен его знает. Этих журналистов не поймёшь.