Колхозное строительство 7
Шрифт:
Ушёл этот непонятный полковник. Вот навёл тень на плетень — но догадаться-то можно, что, значит, опять китайцев причесали. Снова у них земля под ногами горела. Слухи ходят про какие-то лазеры. Непонятно только: если есть такое оружие, то зачем ребята головы там, на границе, сложили, почему нельзя было сразу из этих лазеров по соседям жахнуть?
— О! Конфетки! — опять Федька.
— Угощайся.
— Этот чего приходил? — зашуршал фантиками. Сладкоежка.
— Звёзды майорские принёс, — Кадри скосила глаза на тумбочку, куда полковник положил новые погоны.
— Везёт тебе, Кадри. И погоны майорские, и конфеты, и нога вон какая красивая, блестит вся.
— Дурак ты.
— А меня на комиссию завтра.
Событие двадцать пятое
О любви немало песен сложено, я слажаю вам сейчас ещё одну.
Валерия записала новую песню. Согласитесь, весьма странно для госпожи Новодворской.
Замминистра
Для премьеры новой программы «Босса-Нова СССР» мелочиться не стали — заказали сразу Большой зал филармонии на улице 8 марта. Пусть в Алма-Ате по пальцам рук можно было сосчитать людей, которые знали, что такое босса-нова, и певица Элза Суарес ещё никому не была известна, но за концерт отвечала студия «Крылья Родины» — а это было покруче, чем Знак Качества. Никто не сомневался и в столь же неизвестном певце Сергее Захарове, которого привезли из своей ссылки-командировки на Байконур Таня и Лия. Вернее, привезли восторженный рассказ о конкурсе солдатской песни, на котором их поразил голосистый молодой запевала из местной части, а дальше уже подсуетилась Маша-Вика — упросила папу Петю организовать перевод таланта в Алма-Ату. В общем, концерт обещал быть отличным. Очень может быть, что контрамарок на премьеру не смогли бы достать и Гагарин с Комаровым, не будь у них волосатой лапы в виде самого Первого Секретаря. Зал был большой — на шесть с лишним сотен мест, но везде в проходах стояли дополнительные стулья. Народ оживлённо переговаривался, пытаясь выяснить друг у друга, что же такое сегодня будут играть. Наконец свет погас, на сцене появились музыканты, пианист в больших очках поклонился и дал первые аккорды. Вступил контрабас, ударные, затем — очень необычно, как-то колюче звучащая гитара. Пока играло вступление, на сцену вышла красивая смуглая певица в блестящем коротком платье, ослепительно улыбнулась и сильным, но нежным голосом с чудным акцентом запела:
Ты говоришь мне о любви,
Но разговор напрасно начат…
Припев про снежинку, которая ещё не снег, уже на второй-третий раз вполголоса подпевал весь зал. Петь громко было неловко — такая трогательная была песня, так тепло смотрела из-под длинных ресниц девушка на сцене. Когда Элза допела, а музыканты после долгого виртуозного проигрыша взяли последнюю ноту, зал на секунду замер, а потом грянула буря. Космонавты вместе со всеми вскочили с мест, хлопали до боли в руках и вопили, надсаживая горло. Зал не мог успокоиться с пару минут, а когда все устали хлопать и наконец расселись по местам, музыканты грянули что-то в весёлом, рваном ритме, Элза хихикнула и игриво начала:
А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер,
Весёлый ветер, весёлый ветер!
Давно всем известная, всеми любимая песня из фильма «Дети капитана Гранта» зазвучала так зажигательно, что хотелось пуститься в пляс. Между куплетами музыканты — гитарист, пианист, скрипачи — делали долгие проигрыши, а Элза танцевала. Блестящие лоскутки, которыми было расшито её платье, развевались и сверкали. Девушка-карнавал пела, смеялась, размахивала руками и кричала, музыканты встряхивали тяжёлыми от пота чёлками и виртуозили. После третьей песни зал уже больше не садился. На ура пошли и «Три года ты мне снилась», и «Ничего на свете лучше нету» в исполнении тощего глазастого пацана с роскошным баритоном, который, однако, звучал не помпезно, а задорно. Когда ушастый и длинношеий чернявый рядовой прибыл в Алма-Ату и объявился в студии, Маша-Вика не сразу поняла, что это Тот Самый Захаров, секс-символ, мечта и Золотой Голос. Мало ли в Союзе Сергеев Захаровых? Но стоило ему запеть, в голове щелкнуло, и всё встало на свои места. Надо поскорее познакомить с ним Люду Сенчину, уж здесь никакой Романов до них не дотянется.
А тем временем концерт продолжался, Элза и Сергей царили на сцене, ансамбль высекал из инструментов искры. Кто-то из зрителей вылез в проход и пытался танцевать, хоть никто и не имел понятия, как полагается танцевать под ЭТО. Такого филармония, принимавшая лучших классических музыкантов Союза, ещё не видывала. В антракте зрители сами вынесли все приставные стулья в фойе, чтобы не запинаться. Во время второго отделения между рядами неуклюже топтались, пытаясь попасть в ритм, предсовмина республики Масымхан Бейсебаевич Бейсебаев, известный дирижёр Семён Осипович Дунаевский, знаменитый поэт Михаил Васильевич Исаковский. Лучше получалось у лётчика-космонавта Владимира Комарова, футболиста Юрия Севидова, начинающего хозяйственника Володи Жириновского. Больше всех повезло тем, кто был с жёнами — можно было просто обняться и потихоньку или побыстрее кружиться или приплясывать. Среди таких пар были, к примеру, Александра Пахмутова и Николай Добронравов. Всем было ужасно весело, но к середине второй части концерта многие с непривычки утомились. Элза заметила, что публика рассаживается по креслам и, похоже, готова немного погрустить. Знак ансамблю, и начинается тихое, страстное, с тревожными нотами вступление. Первой плачущую песню завела скрипка, а за ней вступил полный печали голос:
Опустела без тебя земля…
Это была любимая песня Владимира Комарова. Бесстрашного космонавта будто схватила прямо за сердце холодная, колючая лапа. Уж на что трогательно пела «Нежность» Майя Кристалинская — но сейчас ему казалось, что он снова на орбите, и ему поёт вся планета, как любящая и любимая женщина, мама, дочка. Электрогитара в руках молодого усатого парня рыдала — он и не представлял себе, что такие звуки вообще существуют на свете. Когда песня закончилась, Володя схватил за плечо Юру. Друг посмотрел на него — всё лицо у Гагарина было мокрое.
— Юрка… Я как представил себе, что вот все здесь, на земле, и нас ждут, и надеются. А нас нет…
В соседнем кресле, смотря перед собой невидящими глазами, сидел Пётр Миронович Тишков. У него что-то мешалось в горле, и он никак не мог это проглотить. «Письмо от Якова». Маша… Вика. Спасибо тебе, Вика, что заставила дурака. Спасибо, что они есть.
Интермеццо тринадцатое
В маршрутке:
— Передайте на билет.
— А волшебное слово?
— Снип снап снурре, снурре базилюрре.
— Нет лишнего билетика? — всем надо. Тысяча человек столпилась на лестницах перед колоннами стадиона «Динамо» в Москве.
Нет лишних билетов. Правда, вон какой-то жучило попытался продать — толпа нахлынула, но билет «товарищ» реализовать не успел. Ему умело завернули руки и под недовольный гул болельщиков потащили к стоящему внизу «воронку».
— Спекулянт, — сплюнул парень в футболке. Динамовской.
— А ты чего не там? Динамовец ведь?
— Так я борец, — парень махнул рукой и огляделся — может, всё же кто передумал идти и продаст билетик.
Матч, на который билеты были проданы чуть не за один день, был кубковый. Рядовой. 1/8 финала. Один из лидеров советского футбола должен был выиграть у случайно прошедшей так далеко команды второй лиги класса Б во второй зоне РСФСР. Тогда из-за чего такой ажиотаж?
— Домой надо идти. Там у Виктора Палыча из второго подъезда телевизор есть новый, вот такенный экран.
— Врёшь! Это линза небось.
— Сам ты линза. «Рекорд-67». Экран 35 сантиметров.
— Ну, иди, а я попытаю счастья.