Иначе обстояло дело с папиными поездами. Один состав ты даже не видел, отец его сделал, когда ты уже уехал: минималистический, чертовски хитроумный, длиной три с половиной метра, шириной всего шестьдесят сантиметров, тащит одновременно до одиннадцати вагонов, просто какое-то чудо. Хотя секрет его, в сущности, очень простой: он двухъярусный, верхний этаж
виден, нижний – нет, поскольку вмонтирован в основание, поэтому вагончики, доехав до конца железнодорожного пути, въезжают в туннель, меняют направление движения и переводом стрелки спускаются вниз, исчезая из вида, а потом выскакивают обратно с другой стороны из того же туннеля, снова поменяв направление пути, наподобие Станлио в той комедии, где он появляется с лестницей на плече, потом шагает одна только лестница, длинная-предлинная, потом опять появляется Станлио, несущий ее на плече с другой стороны. Словом, бесценная вещь, которую жалко выбрасывать. Да и два других, которые ты должен помнить, – огромный поезд шестидесятых годов и тот, который взбирается в гору через ущелье Питеччо-делла-Порреттана, слишком хороши, чтобы их выкидывать. Но только хочу заметить, что дом с этими монстрами, занимающими целую комнату, мы с тобой вовек не продадим. Я стал думать, кому их подарить, где найти настоящих ценителей. Вспомнил, что незадолго до того, как отцу стало хуже, он часто говорил о каком-то выдающемся макете, созданном в подземельях Клуба железнодорожников, под Кашинами, где раньше были теннисные корты, представляешь где? Именно в этом месте. Поехал я, значит, туда, где в последний раз был, наверное, еще парнишкой, лет сорок назад. Все, конечно же, очень изменилось. Пришлось потратить кучу времени на то, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто бы понимал, о чем я вообще веду разговор. Видишь ли, мастера моделирования какие-то неуловимые, как призраки, они не собираются по установленным дням и часам, а когда их нет, подземелье закрыто, и ни один человек из других членов клуба о них ничего не знает. Я писал им в течение месяца и наконец в субботу утром застал президента ассоциации модельщиков, некоего Беппе, который резался в рамс с другими членами клуба. Стоило мне назвать папино имя,
как он бросил карты и повел меня в запертое подземелье, и должен признаться, Джакомо, папа был прав: его макет, стоявший в этом зале, – это что-то невиданное. Специально для меня Беппе привел его в движение, и клянусь тебе, зрелище было умопомрачительное: это макет железной дороги размерами с комнату, с городскими домами в уменьшенном масштабе, улицами, машинами, людьми и всем чем угодно. Короче, я объяснил ему причину своего визита, и он согласился, что наши макеты не могут быть уничтожены – вот так, прямо с ходу, хотя он ни разу в жизни в глаза их не видел. Он говорил о папе с огромным почтением, это надо заметить, хотя папа наверняка общался и с ним в присущей ему манере крайней сдержанности, едва упоминая его макеты и говоря о них в основном с технической точки зрения, поэтому Беппе понятия не имел, о чем я с ним толкую. Мы договорились, что он приедет посмотреть их как можно быстрее – через месяц, не спрашивай почему. Когда пришел, он опешил, особенно от Порреттаны и от двух других тоже, и сказал, что они забирают все. Под «они» он подразумевал ассоциацию модельщиков, президентом которой он является. Один макет, которого он никогда не видел, пригодится, сказал он, для школы – прикинь, у них даже школа есть, – где молодежь обучается строить макеты поездов. Словом, этот Беппе был вне себя от счастья, вопрос теперь заключался в том, где взять большой фургон для их перевозки. Мы обменялись с ним номерами телефонов, после чего он исчез в буквальном смысле на два месяца. Я несколько раз пробовал до него дозвониться, но телефон был отключен. Я снова сходил в клуб справиться о нем – поди знай, с человеком всякое могло случиться, – но там никто ничего не знал. А тут две недели назад он сам объявился, позвонил и сказал, что нашел подходящий фургон. Мы договорились о дне, и на прошлой неделе он прибыл со своими «ребятами», всем хорошо за пятьдесят. Ты не представляешь, Джакомо, с каким уважением эти «ребята» относились к папе: их было шестеро, включая Беппе, все сняли шляпы (типа «борсалино»