Колька и Наташа
Шрифт:
Ребята застеснялись, не решались притронуться к пирогу.
— Лавируете? — усмехнулся Глеб. — А ну-ка, на абордаж!
Деваться было некуда. И пирог начал быстро убывать. Ели, облизывая пальцы, боясь обронить крошку.
«Голодно живут, — с болью в сердце думал Глеб Дмитриевич, — очень голодно. Хорошо бы до нового учебного года определить куда-нибудь подростков. Целое лето впереди. Но нелегко. Безработица. Разве только на Норенский? А вдруг испугаются? Надо с ними поговорить».
…Когда все мыли тарелки, Колька вспомнил: Каланча
— Что с тобой? — заинтересовался матрос.
Колька сбивчиво поведал о последних событиях, ни словом не упомянув о Васе. Костюченко неожиданно спросил:
— А как дружок твой, Вася? Где он сейчас?
Колька невольно посмотрел в окно.
Матрос направился к двери и через некоторое время привел упиравшегося Каланчу.
— Оля, дай этому юнге что-нибудь пожевать, а то он меня проглотит, как акула кильку.
Глеб Дмитриевич успокоился только тогда, когда Вася освоился с обстановкой и набил рот едой.
— Что о вашем деле можно сказать? — задумчиво начал он. — Конечно, этот человек поступил хуже последнего босяка. О заборе и Ефросинье Ильиничне. Надо ее взять на буксир, перебазировать в буржуйскую квартиру! На доски следовало, конечно, взять разрешение. А сейчас предлагаю оставить этот вопрос. Газеты-то читаете? Нет. Значит не знаете, что рабочие бывшего Норенского завода приступили к ремонту первого буксира? Это, братишки, понять надо. Еще где-то воюем, отбиваемся от иностранцев, гоним гидру с родной земли, а уже мир строить начали…
Он оглядел ребят, широко улыбаясь.
— Вот что. Чтобы не скучать не мели, давайте-ка, поступайте на судоремонтный. Не вредно до начала учебного года поработать, к заводской жизни приучаться. Да и помогать пролетарской революции надо. И, кроме того, — шутливо закончил он, — мускулы окрепнут и станут во какими! — Он согнул правую руку, играя мощными бицепсами.
Колька, Наташа и Генка слушали матроса и не верили своим ушам. Неужели им предлагают такое замечательное дело? И только Каланча незаметно состроил кислую физиономию: «Не больно-то приятно, — подумал он, — менять привольную жизнь на заводскую». Но мысли свои вслух не высказал.
— Как же решим? — спросил матрос.
— Мы согласны, Глеб Дмитриевич, — обрадованно поглядывая на своих друзей, объявил Колька. — Мы очень согласны!
Глава 6. Неудачники
По обыкновению Генка опаздывал. Десять раз то Колька, то Наташа, то Каланча бегали к магазину часового мастера, что за углом. В витрине большие часы с золотистой надписью на циферблате «Павел Буре» бесстрастно показывали неумолимое движение времени. Второй раз загудел гудок Норенского судоремонтного завода.
Остро ощущали его повелительный призыв юные друзья. Это был их первый выход на завод.
Колька готов был прийти в отчаяние, когда вдали показалась знакомая тонкая фигура Генки. Он бежал, пыхтя, как паровоз.
— Я не пойду с вами, — задыхаясь, промолвил Генка.
— Вот ерунда, — сказала Наташа.
— Но почему? — нетерпеливо выкрикнул Колька. — Почему?
Сколько трудов потратил Глеб Дмитриевич, чтобы устроить такую ораву на завод, а теперь…
— Мне мама запретила! — Генка опустил голову.
Известие ошеломило друзей. Не шутит ли Минор? Ведь он весельчак!..
Однако угнетенный вид Генки говорил, что это не шутка.
— Мама говорит, что сыну музыканта нечего делать на заводе, что это неприлично… — добавил Генка.
Заводские шли на работу. Ребят толкали, а они стояли и не знали, как им быть.
— Ну, а папа что говорит? — поинтересовалась Наташа.
— А что папа скажет, если мама сказала!
— А что ты сам, Минор, думаешь? — не отставала Наташа.
— Я хочу с вами!
— Ну и пошли, — твердо заявил Колька. — Пошли, а там разберемся…
Попасть в переполненный трамвай было очень трудно.
Каланча развил бурную деятельность. Он втиснулся в вагон, действуя локтями, плечами. Но его помяли, помяли и вытолкнули. Неудача постигла и других.
Тогда наши герои изменили тактику. Каланча и Колька уцепились сзади вагона за воздушный шланг, или, как его называли, «колбасу». К ним же, не желая отставать, хотела пристроиться и Наташа. Колька и Генка уговорили ее не делать этого: «Нехорошо девчонке так». Каланча же подзадоривал:
— Чего ты их слушаешь, валяй по-нашему!
Наташа с большой неохотой расположилась рядом с Генкой на ступеньке трамвая.
Вагоновожатый пронзительно зазвонил, и вагон тронулся. Полотно давно не ремонтировали, и трамвай бросало из стороны в сторону.
— Как пьяный! — старался перекричать грохот Генка.
— Верно! — кричала в ответ Наташа.
В вагоне курили, громко разговаривали, кто-то пел песню. Махорочный дым валил из открытых окон.
До заводских ворот доехали без происшествий. Немедля побежали в бюро пропусков. У окошка, в тесной, пропахшей карболкой и махоркой, с заплеванным цементным полом комнате, Колька занял очередь. Генка, довольный и радостный, что все так хорошо для него решилось, прочел: «Оформление и выдача пропусков».
— Вот это да! — громко смеялся он.
Очередь двигалась медленно. На многих не оказалось заявок. Люди отходили от окошка к телефону, крутили ручку, кричали в трубку, просили, требовали, ругались с кем-то, кто был там, на заводе. Но тот, кто был там, отказывал в праве пройти на предприятие. Звонили все больше безработные.
Чем ближе Колька продвигался к заветному окошку, тем больше волновался. Он уговаривал себя, что о их судьбе уже договорились, что ему осталось получить лишь пропуск. Но — удивительно — волнение не проходило, а наоборот нарастало. И передалось его друзьям. Не сговариваясь, все трое потянулись к Кольке.