Коллеги
Шрифт:
— Я хотел бы предложить вам, — сказал он, не глядя на Анну, — присутствовать на демонстрации моей коллекции в качестве гостьи. Для вас будет зарезервировано место в первом ряду. Мне будет приятно, — добавил он, увидев краем глаза, что Анна сделала порывистый жест, словно собираясь уходить, — увидеть вас в первом ряду среди моих гостей. Ведь вы принимали непосредственное участие в том, что происходило здесь в течение последних месяцев, и наблюдали за моим скромным созидательным трудом, за моими попытками выразить невыразимое.
— Невыразимое? — машинально повторила Анна, не зная, как реагировать.
— Да, я имею в виду таинственную женскую душу. Поверьте, даже для меня она до сих пор остается полной загадок, несмотря на то, что я изучаю ее не первый десяток лет.
Анна невольно вспыхнула. Кажется, она действительно привлекает его, раз он сделал ей такое предложение. И все-таки ей было как-то неловко. Надо что-то ответить, но и откровенно показать свою радость Анна не могла.
— Мне очень приятно, — начала она.
— Отлично, — просиял Дэн, будто Анна уже сказала «да». — Я так и знал, что вы согласитесь, — добавил он, не давая ей возразить. — Даже взял на себя смелость заранее приготовить то, что собирался вам отдать. — Дэн вручил Анне коробку, обернутую в блестящую бумагу и завязанную изящным бантом.
— Что это? — удивилась она, не решаясь взять ее.
— Это… впрочем, увидите. Пусть это будем моим сюрпризом для вас. Надеюсь, он вам понравится. Кажется, вы сказали, что вам пора идти. Простите, что так говорю вам, но у меня и самого еще остались невыполненными несколько дел, с которыми неплохо было бы покончить сегодня. А, вы уже и сами собирались уходить? Позвольте поцеловать вашу руку.
Попрощавшись с Анной, Дэн отвернулся, даже не посмотрев, как она уходит. Потом неторопливо подошел к телефону.
— Да, мистер Ван-Вейлен. Партия уже выслана. Именно то, о чем мы с вами говорили. Нет, никаких нежелательных слухов, думаю, не будет, тем более что я намерен кое-что предпринять. Уверяю вас, никто и не подумает плохого. Скорее, вызывало бы подозрение то, что я продолжаю избегать СМИ. А теперь все, естественно, изменится. Да, я намерен всерьез выйти в свет, чтобы никто ничего не заподозрил. Да, все в порядке, вы можете быть спокойны. А, вас интересует моя новая коллекция? Да, завтра демонстрация. Название? Скажу по секрету, я назвал ее одним женским именем, но большего пока не сообщу. Это будет настоящая бомба. Никто этого не ожидает, даже обладательница имени, о котором я вам намекнул.
Вернувшись домой, Анна первым делом торопливо развязала бант и развернула бумагу. На фирменной коробке большими буквами было написано по-английски «От Дэна Смирнова». Еще не открыв ее, она догадалась, что в ней лежит. Не веря своим глазам, сняла крышку. В коробке, завернутое в тонкую бумагу, лежало платье, при виде которого у нее захватило дух. Анна в жизни не видела ничего более красивого. Завтра она обязательно наденет его, именно этого хочет Дэн.
Лилечка проснулась около шести утра. Было темно. Алексей мирно спал, она не стала его тревожить — пусть отдохнет.
Некоторое время Лилечка просто лежала, пытаясь понять, что же ее разбудило. Обычно ей всегда было трудно проснуться рано, а тут, словно что-то толкнуло. Она прислушалась к себе. Что-то было не так, но что именно, понять не могла. И только когда тихонько встала с постели, почувствовала, что ей нехорошо. Она ощущала слабость, как будто не спала всю ночь, в горле стоял ком, ее подташнивало. Подумав немного — спросонья это получалось медленнее обычного, — Лилечка полезла в сумочку, где, в числе прочего, лежал заветный календарик, внимательно посмотрела на него, что-то подсчитала.
Задержка на два дня. Конечно, это еще ни о чем не говорит, но Лилечка обрадовалась: быть может, это как раз то, чего она втайне уже давно ждет и о чем мечтает? Лилечке всегда хотелось, чтобы у нее был ребенок. Ребенок? Ну, это только для начала. А лучше — двое детей или даже трое. Сама она была единственным ребенком в семье, так что родители слишком усиленно старались ее воспитывать. Лилечка всегда помнила, как в детстве мечтала о братике или сестренке, но так и осталась единственным ребенком, на которого родители взвалили — иначе не скажешь — бремя своей любви. Только став взрослой, она смогла вырваться из-под их опеки, уехала учиться в Москву, но и здесь они часто давали о себе знать. Лилечка получала от них письма каждую неделю и добросовестно отвечала на них, хотя это не доставляло ей ни малейшего удовольствия — уж больно деспотично они всегда себя вели и даже в письмах старались навязать дочери свое мнение.
Стоило Лилечкиным родителям день-другой не увидеть ее по телевизору, как они поднимали настоящий переполох: звонили ей, невзирая на дороговизну междугородных звонков, и часами выспрашивали, не случилось ли чего-нибудь? Когда же видели ее на экране, то тоже не успокаивались: Лилечкина мама считала своим долгом высказывать критические замечания в адрес дочери, полагая, что это ее воспитает и сделает зрелым человеком. То, что Лилечке стукнуло уже двадцать восемь и она по всем меркам считается взрослой, родителей не смущало.
Свою зрелость Лилечка, не видя другого выхода, начала доказывать тем, что ставила родителей перед фактом. В семнадцать лет заявила им, что едет учиться в Москву, а когда они бурно запротестовали, показала им купленный заранее билет в один конец. Когда Лилечка устроилась работать на ТВР, она просто позвонила и попросила их включить телевизор в двадцать один ноль-ноль.
С Алексеем, в отличие от родителей, Лилечка была очень откровенна, но об этой задержке ей не хотелось говорить, пока все не подтвердится, если подтвердится вообще.
Лилечка прошла на кухню и выпила немного воды. Стало чуть полегче. Потом внезапно захотелось есть. Когда проснувшийся через час Алексей вошел в кухню, то увидел жену, энергично расправлявшуюся с банкой маринованных огурцов.
— Что с тобой? — удивился он.
— Так, не спится, — пожала она плечами.
— А огурцы? Ты же их не любишь?
Лилечка посмотрела на банку, в которой уже почти ничего не осталось.
— А ведь верно, — заметила она. — Просто, знаешь, внезапно захотелось есть, вот и все. Сама удивляюсь. — И рассмеялась.