Коллеги
Шрифт:
Да, помнится, Алексей даже вызвался заново познакомить ее с тем самым свидетелем на его свадьбе, утверждая, что тот не может забыть Анну и уже раз двадцать приставал к нему, чтобы он помог им столкнуться где-нибудь ненароком. Анна силилась и не могла припомнить ни его имени, ни лица.
По-настоящему Анна проснулась только сегодня. Все стояла у окна и думала о том, как это она умудрилась не заметить, что прошла зима и растаял снег. Слава богу, что хоть увидела, как распускаются листья, значит, еще не все потеряно. А ведь и в. самом деле! Вчера Анна уже пошла на работу без плаща, в одном костюме. Помнится, в сводке погоды обещали плюс восемнадцать.
Хорошо, что как раз сегодня у нее свободный день. Сергей, наверное, работает вовсю. А, скорее всего уже все отснял. Ведь авторская программа выходит раз в неделю. Его выпуск покажут завтра. Наверняка у него уже все готово.
Она неторопливо, наслаждаясь тем, что наконец-то вновь нашла себя, сварила кофе. Если от горячего кофе можно получить удовольствие, значит, жизнь продолжается. Странно, что за все эти пять месяцев Анна ни разу по-настоящему не почувствовала вкуса еды. Кофе получился отличный, обжигающе горячий, крепкий, вкусный даже без пол-ложечки сахара. Ей всегда нравился именно такой.
Странно, что все это происходит с ней именно сегодня. Почему? Сегодня ожидается что-нибудь особенное? Ох, нет, лучше не надо, сыта она этим «особенным» по горло, чуть жизни не лишилась. Просто, наверное, время лечит. Лечило-лечило, и вот как раз сегодня аккурат к девяти утра вылечило. Неужели дальше можно просто спокойно жить и удивляться тому, что целых пять месяцев прошли как во сне: ни в хорошем, ни в плохом, а так себе — в сером каком-то. Но наконец-то можно опять получать удовольствие от самых обычных вещей: принять ванну, позавтракать и выйти на улицу, подышать свежим воздухом.
Как она всегда это любила! Хотя и насквозь городская — не терпит песен у костра и походов за грибами. Но у нее всегда замирало сердце, когда она видела облетающий вишневый цвет, чувствовала запах сирени или осторожно, чуть дыша, трогала пальцем первый клейкий нежный березовый листок, весь в мелких-мелких гофрированных складочках.
Может, ей съездить в парк? Она так давно там не была. Когда-то несколько раз гуляла там с Дэном, но вскоре это пришлось прекратить: на них глазели, просили с ними сфотографироваться, а им так хотелось побыть вдвоем!
Странно, что даже о Дэне ей вдруг подумалось на удивление легко — так, легкий налет горечи, никакой злобы, никакой ненависти. Да и какая может быть ненависть к тому, кого уже нет? Никогда больше в жизни она не подумает о нем плохо, что бы в прошлом ни случилось. Да и вообще думать о нем не станет… почти. Конечно, она ничего не забудет: ни своей любви, ни ужаса, когда узнала обо всем, но это уже не будет иметь никакого значения. Было и прошло, а что прошло, то прошло.
Сегодня она ни за что не сядет сама за руль, лучше вызовет такси.
Водитель — обладатель густых черных усов — обернулся и посмотрел на Анну, будто что-то припоминая:
— Куда поедем? — и тут, наконец, узнал ее. — О, да вы ведь Анна Черкасова, верно?
— Боже, какая я стала известная, меня узнают в лицо водители такси! — пошутила она.
— Известная или нет, а платить придется, — на всякий случай предупредил таксист. — У меня частный бизнес, я даже президента страны бесплатно не повез бы. И автограф, пожалуйста, дайте, а то моя дочура прямо в восторге — ни одной передачи с вами не пропускает.
— Ладно, — покорно согласилась Анна, доставая из кармана записную книжку; бремя славы все-таки настигло ее, но в такой прекрасный день грешно расстраиваться даже из-за этого. — Но только вы меня все-таки подвезите к какому-нибудь парку, пожалуйста.
Водитель усмехнулся в усы, вспомнив, как с полгода назад вез в такси тележурналиста и каким похожим оказался разговор с сегодняшней пассажиркой на тот, с ним. «Сразу видно, родственные души», — подумал таксист, но, конечно, вслух ничего не сказал. К чему?
Анна немного побродила по аллеям, а потом увидела деревянную скамейку, такую приветливую, стоящую возле березы. Так и есть, вот они, первые листочки.
Она пошла к этому месту, сначала неторопливо, а потом невольно убыстрила шаг, как будто ее подталкивали. Почему-то ей было нужно присесть именно на эту скамью, хотя вокруг было немало других также незанятых.
Скамью не так давно перекрасили, но Анна все-таки разобрала имя, нацарапанное чем-то острым на ее спинке. Конечно, это сделал какой-нибудь мальчишка, вообразивший, что безумно влюблен в одноклассницу или соседскую девчонку, но почему-то хотелось поверить, что кто-то писал именно ее имя, думал о ней, надеялся, что она придет. И что только не приходит в голову, когда от свежего воздуха слегка кружится голова? Смешные фантазии, нелепые, несуразные!
Анна улыбнулась своим мыслям, задумчиво посмотрела куда-то вдаль, а может быть, внутрь себя, даже глаза прикрыла. А когда открыла их снова, то увидела, что перед ней стоит Сергей.
Никто не знал, как он на самом деле прожил эти пять месяцев. Матери Сергей специально не писал об этом, с огромным трудом сочиняя мучительно оптимистические письма.
На ТВР все считали, что Воронцов зазнался. Он держался особняком, старался ни с кем не разговаривать, едва здоровался, а иногда и вообще не замечал вокруг себя людей, что их, конечно, обижало. «Ведущий! — ворчали коллеги. — Дорос до авторской программы, вот и воротит нос ото всех».
Валет, конечно, о чем-то догадывался: видел, что Сергей пропадает в тренажерном зале помногу часов, как будто на велотренажере он мог бы уехать подальше от своих мрачных и безнадежных мыслей. Но Валет был существом поверхностным и понять всего, что мучает его приятеля, оказался не в состоянии.
— Ну что ты мучаешься! — не раз говорил он Сергею. — Ну зачем ты так себя терзаешь? Слушай, давай пойдем в какой-нибудь приличный бар, снимем девочек. Как в старые добрые времена, а?
— Валет, — цедил тогда сквозь зубы Сергей, у которого один только голос Жоры Воленко вызывал мигрень, — оставь меня в покое, а?