Коллекционер
Шрифт:
Олег содрогнулся. Да, о том, чтобы увидеть такую вот «изнанку» Лирмора, он никогда не мечтал. Может быть, открыть «дырку» прямо сейчас и убраться подобру-поздорову?
– А за что тебя… сюда? – спросил он. – Или тоже не помнишь?
– Почему? – Марша улыбнулась, лицо ее задергалось, с уголков рта потекли слюни. – Мое дело было маленькое – продавать снадобья тем женщинам, которые не хотели ребенка… Но черные рясы, проклятые вороны, не пожелали…
– Тихо ты! – повторил тот же голос, что уже вмешивался в разговор, хриплый и низкий. – А ты не спрашивай ее ни о чем, свежее мясо, а не то она решит, что опять на дознании, и примется вопить. Охота тебе ее крики до самого утра слушать? Тихо, дура!
Как ни странно, женщина в этот раз послушалась. Она отцепилась от решетки и, бормоча что-то, отодвинулась во тьму, словно утонула в ней.
– Спасибо за совет, – сказал Олег.
– Не за что, – отозвался хриплый. – Меня зовут Толстым Священником, и обращайся, если чего. Слова – это единственное, чем мы здесь можем помочь друг другу. Меня посадили за ересь и должны были сжечь еще больше трех лет назад, но почему-то не сожгли, а потом и забыли обо мне.
– А почему «свежее мясо»?
– Так называют у нас тех, кого еще ни разу не пытали, – сообщил Толстый Священник, и по коридору пробежала волна сдавленного хихиканья, откровенных смешков и даже гогота.
Олег представил, что Ингера сейчас сидит в такой же каморке, только этажом выше или ниже, и его затрясло от гнева. Он может сбежать, уйти в любой момент, но не может бросить женщину, которая… к которой… да, стоит эта признать, которая ему нравится.
Давно он не был в ситуации, когда беспокоился за кого-то помимо себя, и, честно говоря, отвык.
– Не трожь, не купил, – пробормотал Олег себе под нос и повысил голос: – Священник, слушай, это ведь Замок Истины?
– Он самый.
– И много ли здесь узников?
Издалека прикатился вой, полный страха, отчаяния и боли, – так может выть умирающее животное, ну или человек, потерявший все человеческое и ставший вровень с животными.
Олег вздрогнул, сжал кулаки.
Но нет, голос вроде бы мужской, да и он сам интересует местных хозяев куда больше Ингеры.
– Старый Франчи, ты с ним еще познакомишься, – ответил Священник после паузы, – говорит, что таких, как он, здесь трое и что на каждом этаж темниц… Наш ты видишь. Двенадцать человек на сегодняшний момент, но заняты далеко не все «квартиры».
– Понял, спасибо.
Всего получается от тридцати до пятидесяти узников – не так много, как он ожидал, но вполне достаточно, чтобы развести их с Ингерой по разным уголкам, лишить возможности общаться.
Или ее увезли в другое место? Или вообще просто убили?
Нет, нет, такое невозможно!
– А с теми, кто на других этажах находится, вы как-нибудь контактируете? – спросил Олег, вспомнив читанные в детстве книжки про революционеров, что перестукивались в царских тюрьмах.
– Как? – отозвался Священник. – Пощупай стены и пол – сплошной камень.
Ну да, перекрытия здесь толщиной в метр, а то и более. Стучи, не стучи, только кулаки отобьешь…
– Спасибо, – еще раз поблагодарил Олег и завалился на лежак.
Напомнила о себе нога – слабой ноющей болью, судорогами в неправильно работающих из-за раны мышцах. Интересно, не случится ли воспаления или еще какой гадости, если не сменить повязку снова, – мысль эта не вызвала ни тревоги, ни страха, за себя он почему-то совершенно не боялся. Должно быть, потому, что знал – может уйти отсюда в любой момент.
– Эй, потаскухи, ведьмы и убийцы, еретики и совратители, предатели и тати, – донесся из коридора грубый голос, на пол и потолок упали трепещущие багровые блики. – Откройте ваши вонючие пасти, да помочатся в них все пророки разом, ибо я принес вам пожрать!
Вслед за голосом послышались шаркающие шаги, а затем показалась некая искривленная, громадная ковыляющая фигура с факелом в одной руке и с бадейкой в другой. Напротив каморки Олега она остановилась.
– А, свежее мясо? – протянул тюремщик, поднося факел к решетке. – Приветик.
Стало видно его лицо, искривленное, точно физиономия из пластилина, угодившая в неловкие руки – нос набок, один глаз выше другого, рот перекошен, ушей вовсе нет, вместо волос нечто вроде пакли.
– Здравствуйте, – ответил Олег.
– Меня звать Старый Франчи, – сообщил тюремщик, – и я тут первый после бога. Понятно?
– Еще как…
Макушкой Старый Франчи едва не упирался в потолок, но при этом на спине его красовался огромный горб. Руки свисали едва не до колен, ноги были кривыми, словно у кавалериста, и еще он прихрамывал. Настоящий Квазимодо, разве что не немой.
– Это славно. – Тюремщик заулыбался во всю огромную пасть. – Держи пайку.
Он сунул руку в бадью и вытащил ком некоего серого вещества, похожего на глину. Только взяв эту штуковину, Олег сообразил, что это ломоть плохо пропеченного хлеба, зачерствевший и с плесенью на корке.
– Так, кто сегодня еще хочет пожрать, прежде чем отправится к друзьям в ад? – продолжал бормотать Старый Франчи, прохаживаясь по коридору. – Куда руки тянешь? Сегодня ты без еды, толстуха… А тебе, мерзкий клоп, двойная порция, авось сдохнешь.
Никто из заключенных не спорил, вообще не отвечал на реплики тюремщика. Слышались лишь угодливые смешки тех, кому хлеб достался, и недовольный скулеж обделенных.
– Воду вечером принесу, – сообщил Старый Франчи, двинувшись в обратном направлении. – Не скучайте, ублюдки и подонки, сволочи и безбожники, продажные твари и осквернители святынь, ибо о всяком из вас заботится только Владыка… ну и я немного.
Олегу есть не хотелось, но выкидывать краюшку он не стал, аккуратно завернул в оторванный от рукава лоскут. Кто знает, сколько времени он тут просидит, пока по крайней мере не выяснит, что случилось с Ингерой, и не придумает, как ее вытащить.