Коллекция лучших романов о любви для девочек (сборник)
Шрифт:
– С кем, с кем? – удивляется Аня.
– Тут недалеко, – Женька показал тропинку, убегающую по склону вверх, там густые сосны и ничего не видно. Но стоило нам подняться, как мы оказались на небольшом уступе, там примостилась одноместная синяя палатка. У палатки в позе лотоса сидел парень, он был неподвижен, глаза прикрыты.
– Медитирует, – шепотом сказал Женька.
Парень открыл глаза и улыбнулся.
– Привет, – смущенно поздоровался Женька, – извини, что помешали…
– Ничего, ничего, я рад, – парень поднялся,
– Да вот, показываю девушкам наше ущелье…
Аня уставилась на незнакомца во все глаза.
Конечно, ничего монашеского в нем не было, если не считать короткого светлого ежика волос. Так и у Женьки стрижка почти такая же, спасающая от жары. Ну, медитировал, ну и что: трансы все время гоняют эту говорилку про то, как надо входить в транс. Может, парень и наслушался… Тут я заметила прислоненную к дереву толстую, гладко обструганную палку, скорее не палку, а целый посох, потому что он был украшен всякими цветными кистями.
– Это у тебя, у вас… посох?
– Посох, – он улыбнулся.
– Тяжелый, – уважительно сказала я.
– А вы, правда, монах? – неожиданно брякнула Аня.
Женька покраснел. Парень посмотрел на него и засмеялся:
– Нет, я не монах, – он ничуть не обиделся, – я просто учусь в Китае, ну и, конечно, разбираюсь в культуре, истории этой страны…
– Знаете восточные единоборства? – не унималась Аня.
– Занимаюсь помаленьку.
– А сейчас на каникулах?
– Да.
Аня вздохнула.
– Что же мы стоим, – встрепенулся парень, – присаживайтесь, – он достал из палатки туристический коврик и бросил его на сырую от утреннего дождя траву. – Персики есть, угощайтесь. Сейчас чай заварю.
Оказалось, что зовут его Иваном, ему двадцать два года, и в Китае он проходит двухгодичную стажировку после окончания университета. Мы с Аней слушали его раскрыв рты. Женька привык уже, а нам было очень интересно.
Чуть на обед не опоздали. Зато мы пригласили Ивана вечером жечь костер на берегу.
Советский приехал сюда двадцать семь лет назад – инструктором на студенческую практику. И «затянуло» по его же собственному выражению.
– Я юрист, – с гордостью говорит Валера, – у меня образование высшее, поэтому я все понимаю. Чего они теперь носятся со своим президентом? Смотреть противно! Демократы хреновы, развалили страну: этот алкаш и тот еще был – меченый… Воры. Вор на воре. Собрались разбойники в Пуще и поделили. Оно им принадлежало? Они это собирали? Раньше идеалы были, а теперь? Жадность возвели в государственную идею. Уголовники! У меня друзей не осталось, все помешались на прибыли.
Пока мы жмурились лениво после только что поглощенного обеда, Валера присел напротив и принялся грузить по обыкновению.
– Валер, почему ты все время о политике? – удивилась мама. – Тебе-то что?
– Как – что. Я историей увлекаюсь, книжки читаю.
Столовский навес и густая листва заботливо укрывают нас от послеполуденного жара, шелестит море, стучит мячик – рядом играют в пинг-понг. Самое время пойти в палатку, поваляться…
– Уже было…
– Что? – он неумолим. – Значит, мало! Мешаешь жить – к стенке!
– Так ведь, ты тоже кому-то мешаешь, – говорит мама в ответ, – Значит, и тебя тоже?
Перспектива Валере явно не улыбается. Он не желает к стенке; он хочет жить в обществе людей достойных, поступающих только по справедливости. Таких людей, как он сам – ведь он, несомненно, человек достойный и справедливый… Некоторое время он молчит, наклонов над столом голову. Наверное, мама, сама того не ведая, подтачивает Валерину теорию всеобщего счастья. Он знает, реализация любой идеи требует жертв. И Валера готов жертвовать, ратуя за свою мечту. Распрямившись, глядя прямо на нас, он торжественно произносит:
– Значит, и меня!
– Нет, – мама качает головой, – не проходит твоя доктрина. Нам не стрелять друг друга надо, нам в мире пожить хоть немного, очухаться, детишек нарожать.
Он задумывается, встает и молча уходит. Наверное, переваривает услышанное, чтобы снова как-нибудь в столовке, или, поймав маму на пляже, поделиться новыми мыслями о том, «как обустроить Россию».
После обеда идем осматривать поляну, на которой трансы уже построили деревянную сцену и с самого утра устанавливают музыкальное оборудование.
Поляна большая, не поляна, а целое поле. Оно лежит между двумя нашими турбазами, дикое, заросшее цветами и травами. Еще вчера было заросшее…
Траву трансы выкосили, развесили на деревьях раскрашенные холсты, протянули веревки, на них раскачивались огромные проволочные фигуры: сложные переплетения цветных нитей; фигуры напоминающие драконов или птиц, причудливые фонари и бабочек с распахнутыми крыльями. И все равно поле, покрытое жухлой стерней, кажется голым, а человеческие поделки – жалкими, по сравнению с громадами малахитовых гор, с великолепием моря, с высоким небом и ветром, гонящим ватные кучи облаков. Поле превратилось в лишай, который надо немедленно вылечить…
Пока мы так стояли и думали, каждый о своем, на нас с радостными воплями налетели несколько парней и девушек. Заговорили быстро, по-английски: как они рады, а мы рады?.. кто мы такие, откуда?.. а они из Швеции… мы знаем, где находится Швеция? Ах, мы не участники и не гости?… Жаль… но они нас приглашают; открытие завтра, мы готовы танцевать всю ночь? О, если мы не готовы, то они нам помогут…
Распахнутая ладошка одной из белокурых шведок, на ней кругляшки таблеток…
– Берите-берите!