Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1960-е
Шрифт:
— Так точно, товарищ майор, медсестра. Вы с ней хорошо знакомы?
— Не вольничайте, младший сержант!
— Слушаюсь! — Морщинкин стремительно вытянулся во фрунт.
— Можете идти, Морщинкин, — сказал Наганов. — Вольно! О нашем разговоре — никому ни слова. Ни гу-гу!
— Ни гу-гу, товарищ майор! Уяснил. Разрешите идти?
— Идите!
Морщинкин лихо повернулся на каблуках. Он совсем недавно демобилизовался из армии и любил поворачиваться на каблуках: и в служебное, и в свободное время.
После ухода постового майор Наганов тихо рассмеялся.
Майор еще раз рассмеялся, встал, потянулся и принялся расхаживать по кабинету, довольно потирая руки. А потом принялся звонить…
У сломанных граждан
Майор позвонил в ортопедическую клинику, куда были помещены сломанные граждане (пять ног, три руки). Приемным днем был вторник, но майора милиции пустили и сейчас, в четверг.
Через полчаса, надев белый халат поверх мундира, майор на цыпочках шагал в палату № 8, где находились сломанные граждане, пять ног и три руки.
Граждане лежали в ортопедическом положении: ногами и руками в гипсе кверху. Они сосредоточенно и мудро глядели в потолок: думали. Воздух в палате был тяжек, плотен, густ.
«Хоть топор вешай», — недовольно подумал Наганов, войдя в палату и принюхавшись. Затем майор подсел к первому с краю сломанному гражданину и начал с ним задушевную, тихую беседу. Через семь минут Наганов перешел к следующему сломанному ортопедическому гражданину, потом к третьему и т. д.
Вскоре, сдав белый халат дежурной медсестре, майор бодрым деловым шагом покинул ортопедическую клинику. На душе у него было чисто и легко. Догадка, верней, гипотеза блестяще подтверждалась.
Майор направился в родильный дом.
В чем было дело
Из родильного дома № 7 майор отправился прямо к прокурору: хлопотать ордер на арест четы Франкельштерн С. X. и Франкельштерн У. Ю.
Супруги обвинялись:
1) в убийстве профорга родильного дома № 7 медсестры Самосудовой Л. А.;
2) в похищении чудо-младенца Веньки;
3) в симуляции производственной травмы;
4) в роспуске ложных слухов и создании дезинформации. Майор четко объяснил прокурору суть дела: что же, в конце концов, произошло в родильном доме № 7.
— Виной всему был Симон Хаимович Франкельштерн, — сказал майор. — Решив похитить чудо-младенца по каким-то, пока неясным, корыстным причинам, Франкельштерн вовлек в соучастие работающую в родильном доме № 7 свою жену, Франкельштерн У. Ю.
— В восемь часов утра, — продолжал майор все так же четко, — 15 мая сего года вступавшие в преступный сговор супруги тайно проникли в отдельную (особую) палату, где лежал чудо-младенец Венька, находившийся под наблюдением Академии наук (оговорившись, майор сказал «Акамедии», но прокурор не среагировал на оговорку), и сделали попытку похитить ребенка. В это время в палату вошла медсестра Самосудова, профорг больницы, и, верная служебному долгу, стала препятствовать хищению.
— Тогда, — майор помрачнел, но голос его не
— Тем временем, — продолжал повествовать майор все тем же ровным, чистым и знающим голосом, — Франкельштерн Симон Хаимович, придя домой, позвонил в уголовный розыск под видом постового Морщинкина, ловко воспользовавшись тем обстоятельством, что упомянутый Морщинкин был его соседом и находился на дежурстве возле Казанского собора.
Тут у майора внезапно пересохло в горле, и он спросил у прокурора:
— Разрешите, Модест Ильич? Я воды глотну.
— Пожалуйста, Семен Иванович, — ответил прокурор, протягивая пустой стакан (графин майор взял сам). — Пожалуйста!
Прокурора Модеста Ильича Табачникова и майора милиции Наганова связывала давняя дружба и общие дела искоренения преступности (с соответствующим изъятием преступников). Ни в одной просьбе майора прокурор не находил в себе сил отказать: они всегда были так логичны, убедительны, последовательны. Вот и сейчас, слушая Наганова, прокурор Табачников время от времени от удовольствия (или внимания?) жмурил серые стальные глаза.
— Пожалуйста!
Майор залпом осушил стакан, вытер губы и продолжал суть дела. Но то ли вода смягчила голос, то ли потому, что главная его суть была уже изложена, Наганов заговорил совсем иным тоном:
— Преступный Франкельштерн С. X. стал пускать по трамваям вредные слухи, исподтишка, шепотком: про памятник Кутузову, про сломанные пять ног и три руки, про голого младенца-великана, про подкидывание им граждан, про милицию, про зоопарк… Да вы, наверное, и сами это слышали?
Прокурор кивнул и опять зажмурился. На сей раз — явно от удовольствия. Наганов продолжал:
— Темный народ и поверил. Не все, конечно, главным образом старушки. Но кое-кто всему поверил. Слухи по городу стали ходить один другого краше…
Прокурор кивнул опять, но уже не зажмурившись, вспомнив разговоры жены и тещи о способностях и силе беглого ребенка-богатыря.
— А потом я этот еврейский узелок распутал, — удовлетворенно сказал майор. — Начисто распутал! До ниточки! Сломанные-то граждане, — пять ног, три руки — сломали свои органы по своей вине, без всякой помощи младенца. Кто выпивши был, кто поскользнулся. Морщинкин, постовой, написал рапорт — вот он, на бумаге.
Наганов показал лист бумаги. Прокурор кивнул в третий раз, не жмурясь и не вспоминая.