Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

Федоров Сергей Егорович

Почему-то лишь по средам звонила урожденная Экстрина. Эти звонки нервировали Виталику сердце. Экстрина не здоровалась, а просто просила:

— Вилена Ароновича, пожалуйста.

Виталик колотил кулаком в дверь комнаты жениного дедушки Экстрина. От плохо прокрашенной двери отлетали куски шпатлевки. Виталика занимал их полет.

И Виталик шел в комнату, садился в неубранную кровать. И слушал про диетическое питание.

— Да… Кушаю!.. Молочное!.. — кричал в трубку Вилен Ароныч, питавшийся на самом деле серым

ливером по 64 копейки за килограмм.

— Да, да, Аллочка… — шепотом продолжал говорить женин дедушка Экстрин, — да. Когда в семье пьет муж — это драма…

— А когда жена — трагедия! — кричал Виталик по-злому. И смеялся. Так же точно нехорошо.

Потом он наливал стакан водки и потреблял его внутрь. И смотрел за перекрестье оконного переплета.

Там пускалась тянуться осень. Вторая неделя сентября уже стремилась к листопаду. За окном днями виснул дождь. И капли его вечно стучали в подоконник порожним звуком.

Такой вот досталась осень.

Во вторник вышли деньги.

Виталик пошарил по карманам. Случилось 23 копейки. Выпадал трезвый день.

Виталик оделся и пошел из дому.

В колодце двора стоял шум дождя. В подворотню швыряло оторванный ветром звон трамваев.

На бульваре дождь бил влет полумертвую листву.

В лужах у пивной неизвестно зачем сидели мокрые голуби.

Осень уже была видна всюду.

В пивной Виталик сказал одному пьющему человеку:

— Слышь, дай копеек двадцать… Или пятнадцать.

— А какой сегодня день? — спросил пьющий.

— Вторник, вроде… А может, и четверг.

— А я только по Божьим воскресеньям подаю. Извини.

— Псина, — сказал Виталик, — ну и псина же ты.

Пьющий засмеялся только.

Виталик отошел в конец зала и сел за стол. Напротив него пила пиво женщина. На коленях у нее сидел ребенок, а женщина давала ему есть соленую рыбу скумбрию.

Женщина отрывала рыбу от костей, и ребенок брал рыбу ртом из ее рук.

Женщина внимательно погладила рукой коленку.

— Чулок полез, — сказала она.

А ребенок был совсем маленький и пока еще неговорящий. Иногда он терял слюни и выплевывал пищу. Но женщина отирала ему лицо ладонью матери.

Виталик поглядел кругом. Еще только сейчас совсем посветлело окно. И свет холодел там невдалеке от его глаз.

Женщина достала из кармана плаща рубль и протянула Виталику.

— Возьми-ка мне пару пива, — сказала она. — Будь другом. А то мне, видишь, не с руки теперь.

Ее не было за столом, когда Виталик принес пиво. Он ждал ее минут десять. Но она не подошла. Виталик накрыл кружки салфетками в знак собственности. И пошел искать ее.

Ее не было нигде. Даже в женском туалете, Виталик заглядывал.

Он вернулся к пиву и выпил обе кружки. И ему полегчало жить сейчас.

Потом он встал. Прикурил беломорину

от сигареты проходящего человека и пошел на просторный воздух.

Он спускался по лестнице, и голоса людей в баре потухали для него. А свет улицы приближался снизу.

Снаружи все не замолкал дождь. Виталик стоял на крыльце пивной, глядел на дождь и не видел ему конца.

Женщина стояла на трамвайной остановке.

Дождь вымочил волосы женщины. Капли бежали по ее лицу. Она спрятала ребенка под плащом. Ребенок молча сидел под укрытием матери.

Виталик подошел и надел ей на голову свою кепку.

Она улыбнулась ему не сразу и сказала:

— Это Николай. А меня Валей зовут.

Они проехали на трамвае две остановки. Потом шли глохнущим садом. Капли срывались с деревьев и добавлялись к дождю.

— Я себе сапоги резиновые купила, — сказала Валя. — Мне ходить сухо теперь.

Виталик поднялся с ней на последний этаж. Там был ее дом, и там она жила и ночевала.

В комнате коммуналки Валя достала бутылку водки. Они выпили по рюмке.

Валя принесла кастрюлю с супом и налила тарелку себе и Виталику. Руки Виталика тряслись. Он проливал суп себе на колени.

— Когда суп ешь, ты штаны-то снимай, — сказала Валя со смехом.

Она налила Виталику еще водки. Он выпил еще.

На клеенке рядом с ее руками высыхал след от рюмки.

— Я когда Кукой залетела, неделю глаз сушить не могла, — сказала Валя. — А подлец-то свалил, как узнал. Он, подлец-то, смешной был. Соседей стеснялся по удобствам ходить. Подлец-то по-маленькому в бутылки из-под кефира ходил, — сказала Валя. — А я их затыкала и на подоконнике составляла для смеху.

Дым папирос поднимался вверх и распадался под потолком. Кругом день переменился на вечер. Заодно с вечером настала темнота.

— Вот на девятой бутылке наши отношения и закончились, — сказала Валя. — Ты чего не пьешь? Пей давай.

Виталик поднес рюмку ко рту. И услышал ход своих часов.

За окном неслышное крошево дождя падало на город.

Валя не зажигала свет. Она молчала теперь.

Она сидела напротив Виталика в домашнем халате. Халат плохо прикрывал ее. Виталик старался только не смотреть на ее отрожавшее недавно тело. И на Куку он боялся смотреть.

— Пойду я… — сказал он.

— Ты допей…

— Пойду я, — сказал Виталик.

— Ты что, СПИДом нездоровый, что ли?

— Здоровый.

— Ну останься, — попросила Валя.

Виталик вышел в коридор.

— Не все же ведь допил, — сказала Валя. — Останься.

В темноте Виталик нашарил плащ и оделся.

— Ну и иди! — крикнула Валя тогда. — Иди!

— Ну чего же ты на меня кричишь, — сказал Виталик. — Я же такой же человек, как и ты. Хотя и не женщина.

— Иди, иди! Давай! — крикнула Валя. — Всю жизнь мне испортил сегодня.