Коллекция
Шрифт:
— Да, как же, я помню этих двух коз… нехороших мужчин, которые совершенно ничего не сделали, кроме того, как позже пояснил нам работник РЭПа, навешали нам кучу лапши, что у нас нет сливного колодца, лишь бы ничего не делать, хотя между тем…
— Ну, это я все понимаю, это мне известно, — поспешно перебил ее Максим Михайлович. — Просто… я уже уточнял это у вашего брата и хотел бы уточнить у вас… Может, Бондаренко обмолвился, куда направляется из вашей квартиры, может, вы заметили в его поведении что-нибудь странное…
— Ну, вот этот, его напарник, Саня… Но Бондаренко к тому времени уже ушел. Напарник разозлился, что тот его не дождался… Мне так показалось. А что случилось?
— Он пропал.
Кира почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Перед глазами всплыла пустая гостиная, крошечные красные капельки на обоях… И следом, заслоняя все это, выползло огромное светящееся слово „ПСИХУШКА“.
— А мы-то тут при чем? — она подбоченилась. — Полагаете, что мы с братом, огорченные нерадивостью этого Бондаренко, порубили его на кусочки и закопали в саду под покровом ночи и кустом ежевики?
— Вы так не шутите — у меня с чувством юмора неважно, — сказал Дашкевич с легким холодком. — Ваша квартира была последней, куда он заходил в ту ночь, и после этого его никто не видел. Упаси боже вас в чем-то обвинять, но факт в том, что человек пропал, и поскольку ваша квартира на моей земле, то…
— Вас попросили проверить. Я понимаю, — Кира вздохнула, после чего, подумав секунду, рассказала о том, как бесшумно и таинственно слесарь покинул их квартиру, умолчав, естественно, о виденном в гостиной. Максим Михайлович кивнул.
— Да, ваш брат рассказал мне то же самое. И, говорите, ничего не пропало?
— Нет. Просто меня это удивило. Посторонний человек, конечно, может уйти, не попрощавшись, но зачем красться на цыпочках?
— М-да, — Дашкевич задумчиво потер левый ус. — Что ж, в сущности, это все. Пока. Ваш брат, значит, в водителях… а вы где работаете?
— Проектно-экспертное бюро. При морзаводе.
— Ясно. Сарандо… Гречанка, а? — он слегка улыбнулся, и Кира с облегчением почувствовала, что официальная часть визита закончена, хотя совершенно ни в чем не была виновата.
— Частично, согласно моему генеалогическому древу.
— А вы ведь меня не помните? — вдруг спросил Максим Михайлович и улыбнулся шире. — Конечно, вы не можете меня помнить… А я вас помню — и фамилия, а теперь и лицо… Вы из тех людей, у которых лица с детства не меняются.
— Откуда вы можете меня помнить? — удивилась она. — Меня увезли из этого города, когда мне было чуть больше четырех лет.
— Так в детском саду в одной группе полгода были.
— Не может быть! Я бы обязательно запомнила ваши усы!
Он засмеялся.
— И чем дольше на вас смотрю, тем больше вспоминаю. Тогда на обед часто давали ужасные печеночные блины… и нам запрещали тихий час до тех пор, пока не съешь этот блин. Как сейчас помню — все спят, а возле дверей в спальню стоит девчонка и уныло ест этот блин, давится…
— Да, это правда, — изумленно произнесла Кира, — но все-таки я вас не помню. А давно вы участковым?
— Третий месяц. Ну, до свидания.
Кира подождала, пока он выйдет из подъезда, с приветливой улыбкой на губах роясь в своей сумочке, но едва спина Дашкевича, обтянутая черной курткой, исчезла из поля ее зрения, улыбка превратилась в болезненную гримасу, и она бессильно привалилась к облупленной стене подъезда.
В конце концов, что в этом такого?! Бондаренко был просто пьянью — это же очевидно! Мало ли, что с ним могло случиться?! Может до сих пор где-нибудь пьет, не просыхая! Или, на худой конец, свалился в открытый люк и сломал себе шею и так и лежит там. А люк просто закрыли, не заглядывая… Не так уж часто заглядывают в эти люки.
Но уж очень странно он тогда ушел.
Ушел ли?
Конечно ушел, чего же еще? Провалился в потайной ход?
А тени, тени?.. особенно, те, черные… и одна из них, так похожая на деда…
Психушка, психушка…
Закусив губу, Кира отодвинулась от стены. В любом случае, они же со Стасом здесь не при чем… Но Стас не сказал ей. Почему? Забыл?
Ничего он не забыл. Просто прекрасно понимал, чем это обернется. Сегодняшняя истерика произошла бы на полмесяца раньше. И возможно, если он узнает о том, что Дашкевич все же расспрашивал ее, то упрячет участкового детектива в его же собственную кобуру.
— Ну… ты не сказал, и я тебе не скажу… — пробормотала Кира и решительно вышла из подъезда.
V
— Ну, как ты, несчастный, — приглушенно спросила Кира в трубку казенного телефона, воровато оглядываясь — не видать ли сурового шефа в виде дяди Вани.
— Отвратительно! — просипел в трубке простуженный голос Егора. — Можешь быть довольна! Я знаю, что это ты навела на меня порчу! И всего лишь из-за того, что я посоветовал Ольке…
— После того, что ты посоветовал Ольке, ее, теперь уже бывший приятель считает Ольку лесбиянкой, и она теперь всех баб ненавидит, включая и свою лучшую подругу.
— А при чем тут я?! — возмутился Михеев на другом конце провода. — Я всего лишь посоветовал ей больше уделять внимания своей подруге, чтоб ее приятель понял, что…
— Прежде, чем советовать такие вещи, Гоша, нужно было глубже вникнуть в ситуацию и разобраться, что за птица ее подруга…
— Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не называла меня Гошей?! — простужено вскипел Михеев. — Я Егор! Егор!
— Конечно, господин Михеев… Так вы собираетесь выздоравливать — или как? Вот уже неделю я не вижу ваш очаровательный лик и безмерно скучаю по вашему высокоинтеллектуальному хихиканью.