Коло Жизни. Бесперечь. Том второй
Шрифт:
Есислава никак не отозвалась на молвь императора, потому как задумалась. А задумавшись, осознала, что на самом деле Китоврас любит людей, стараясь им помочь, создавая стабильный, спокойный уровень жизни. Верно, ощущая, что та самая человеческая ущербность нарочно прописана в их генах. И вместе с тем осознанием, как-то волной пришла теплота к Китоврасу, и, в общем ко всем гипоцентаврам, каковые старались, хоть малой крохе человечества создать ровную без потрясений, войн, голода, болезней жизнь. Потому, когда император оповестил о прибытии и Кентавр вновь поднял ее на руки, не только обняла лекаря за шею, но, и, прижав к его груди голову замерла. Тем движением, теплотой растапливая самой же созданную отрешенность.
Как такового осмотра, к которому девушка привыкла от знахарей и кудесников, не было. Китоврас проводил Кентавра с Есиславой на сфероид, и, доведя до лекарской половины оставил, пообещав вернуться после осмотра. Лекарь внес девушку в овальной формы комнату, с низким сводом, оный, кажется, задевал головой. Густое белое сияние наполняло не только само помещение, но и стены, потолок, пол так, что Еси почудилось, обок них курится легкий пар, создавая общее дымчатое пространство. Лекарь уложил девушку на ровную белую, плоскую кушетку. Одна из сторон которой упиралась в неширокую, подпирающую свод трубу, гладь которой была расчерчена желтыми искорками на равные промежутки.
С тем же трепетом, что Кентавр нес, он заботливо поправил ее руки, одернул книзу синий подол сарафана, огладил волосы, а после снял с одного из ряда трубы плоские искорки-ноготки и прилепил их к вискам девушки. Те круглые ноготки, как оказалось, связывались с самим рядом искорок на трубе тончайшими, багряными волоконцами.
– Сейчас вы поспите, дражайшая госпожа, – ласково произнес Кентавр и широко улыбнувшись, явил ровные, белые ряды зубов, где в верхних резцах блеснули два крупных синих сапфира, вставленных в саму их гладь. – Совсем немного и вмале пробудитесь, только не волнуйтесь. И еще раз прошу вас простить меня за огорчение… Господа ради…
Эти слова до девушки едва доплыли, ибо она внезапно почувствовала такую слабость, что тягостно сомкнула веки, пред тем приметив, как в помещение, чрез на миг разошедшуюся створку, вступили еще два гипоцентавра. Оба гнедой масти и обряженные в отличие от Кентавра не в зеленую, а в белые безрукавки.
Глава тридцать шестая
День спустя, и это всего-навсе по земным меркам, на маковке в залу вошли Китоврас и Кентавр, да не мешкая остановились подле впустившей их в помещение стены. А все потому как в зале Господь Перший, вызвавший их на доклад, был не один. Помимо сидящего на троне старшего Димурга в зале находился поместившийся слева от него в объемном кресле Зиждитель Седми. Сын старшего Раса, как ведал Китоврас, был особо любим его Господом и обобщенно всей печищей Димургов. Воспитанник Кали-Даруги он почасту бывал в Северном Венце, и дацан Седми также не редко бороздил эту удивительную Галактику. Ибо частые его ссоры с Небо приводили Бога искать умиротворение туда, где по собственным замыслам он должен был расти. Китоврас, конечно, был много моложе Седми, но ведал от тех кто жил до него, что этот Бог по младости лет много раз пытался уйти из печищи Расов, и всяк раз возвращался туда под настойчивыми просьбами Дивного и Небо да уговорами Першего. Он возвращался, но только потому как очень любил Першего, расстроить, опечалить которого не мог, абы так был от него зависим. Метание Седми прекратилось сразу, как только в их печище появился Воитель, ответственность пред младшим наложила на поведение Бога обязанности, и он остепенился… Однако, не прекратил спорить с Небо, бывать в Северном Венце, словно ища там потерянное. Не однократно в своей жизни Китоврас становился свидетелем, когда к дацану Седми, прицепившемуся обок какой планеты, в их Галактике, пребывала пагода Першего или чанди Вежды. Зиждители которые могли всегда снять с Раса волнение, успокоить его разгоряченные метания, убедить или вспять охладить.
Вот и сейчас лицо Седми мало того, что смотрелось утомленным, хранило в себе неприкрытую тревогу. Гладь черного сакхи, по подолу усыпанному крупными синими сапфирами, переливалась синхронно мерцающим в левой мочке уха, украшающим ее по всему окоему, более бледным самоцветам. Подле серо-дымчатого кресла на оном Бог восседал, схожего с тоном кружащих крупных барашков– облаков в своде, стоял Кукер. Китоврас также ведал, что это удивительное существо, было создано Господом Першим и подарено Зиждителю Седми в помощь, поддержку. Неизменно соприкасаясь с данным творением Господа, император поражался его уму, степенности рассуждений и особой преданности, которую тот проявлял в отношении к своему хозяину.
Кукер был малого роста, едва превышая человеческого ребятенка десяти-одиннадцати лет, хотя с тем достаточно крепкого сложения. Все тело, руки, ноги, как и сама голова, по форме напоминающая колпак сужающийся к навершию, густо поросли короткой, курчавой черно-белой шерстью. На плотно укрытом шерстью лице просматривались лишь два больших ярко-желтых глаза да круглая дырка вместо рта, края которой огибали сине-сизые долгие усы. На самом лице не имелось лба, скул, аль подбородка, ибо оно казалось вельми плавно-закругленной формы. Мышцастыми были четыре руки создания, и широкими грудь, спина да плечи из которых зараз по две они и выходили, не менее крепкими, плотными ноги. Кукер имел родство с особыми существами, ведущими свой вид от так называемого племени кострубунек. Обряженный в укороченную черную тунику, едва прикрывающую стан, и без рукавов да такого же цвета шаровары, Кукер был обут в короткие черные сапожки с загнутыми кверху носами, украшенными по подошве крупными синими бериллами. На серебряной широкой цепи, огибающей шею кострубуньки, поместился почти с кулак, овальный, бело-черный самоцвет. Он удивительным образом вобрав в себя два эти цвета, перемешал их на своей гладкой, ровной поверхности единожды живописав каждый в отдельности. Кукер стоял подле кресла Седми по стойке смирно и хотя рот, чрез который осуществлялось дыхание, был приоткрыт, не один волосок на его лице не шевелился, точно он дышал через раз.
Только в залу вошли гипоцентавры, Кукер мгновенно перевел на них свой взгляд и очи его желтые, как и у многих иных существ, не имеющих склеры и зрачка, ярко блеснули. Первый признак, как ведал Китоврас, что кострубунька рад его видеть.
– Мальчики… идите к нам, – пригласительно молвил Перший, узрев нерешительность гипоцентавров, не желающих беспокоить своего Творца. – Сейчас я договорю с Седми и потолкую с вами.
Гипоцентавры тотчас ступили вперед, и, подойдя много ближе, остановились в нескольких шагах от беседующих Богов, степенно склонив головы пред ними. Перший легонько повел пальцами правой руки лежащей на широкой, деревянной облокотнице трона по краю инкрустированной серебряными вставками и черными крупными жемчужинами, повелевая тем испрямиться гипоцентаврам и промеж того добавил обращаясь к Расу:
– Иногда, мой милый, я тебе удивляюсь. Вроде бы взрослый, старший сын Зиждителей и так чудишь. Для тебя это предосудительно… Одно дело недопонимание с Отцом, – Димург всегда в разговоре с Седми называл Небо Отцом, стараясь тем сплотить тех, кто ему был так дорог. – А иное дело ребячество, желание как-то себя проявить… нарисоваться.
– Нет, Отец, это другое, – чуть слышно отозвался Седми и желваки на его не дюже выступающих скулах зримо засияли золотыми пежинами. – Я просто знал, что ты расстроен болезнью Крушеца, Стыня… желал помочь тебе.
– Моя бесценность, – тональность в бас-баритоне Першего приобрела особые переливы, наполнившись любовью так, что затрепетали не только губы младшего Бога, но рябью пошла шерсть на телах гипоцентавров и кострубуньки. – Для меня, как и для твоего Отца нет ничего важнее твоей жизни… Я это говорил многажды… многажды раз… Стоит ли повторяться? – Рас отрицательно качнул головой и с тем шевельнулись его пшеничные, короткие волосы. – Тем паче, ты видел сообщение Асила, что это был выплеск материи, вследствие того, что прохудились стенки самого Синего Око, и дело тут не в соседней Галактике, поэтому и образование заверти. А в этом случае ставить ловушечную поверхность не имеет смысла… Попробуем коллапсировать, как просит Небо… Но для этого Асилу понадобится моя помощь, впрочем, об этом потом. Сейчас главное, это твое поведение, твое отношение внутри печищи, каковое мне не может понравится. Твое самовольство, как ты теперь понимаешь, могло привести к тому, что заверть увеличилась бы в размахе и навредила соседним Галактикам. И погубило бы, что еще страшней, тебя нашего драгоценного малецыка.
Господь сызнова стих, и слышимо вздохнул… И немедля вздохнул Китоврас, ибо понимал, как сильно любит его Творец Седми, как тревожится за него, и это не только отражается в колыхание серебристого сакхи Димурга, но и в зябкой игре золотого сияния на губах и вкруг очей. Перший неспешно повернул голову налево, и, оглядев явно виноватое лицо Раса, нежно ему улыбнулся, все также наставительно добавив:
– Прошу тебя, мой милый, более так не поступать, не подавать дурного примера младшим… Потерять тебя, бесценность. Сама эта мысль для меня не переносима, тем паче после пережитой нашей общей беды.