Коло Жизни. Книга Четвертая. К вечности
Шрифт:
Вскоре я миновал сами стенки воронки, и, похоже, влетел в плоть, ибо сменилась не только тональность света, но и сама обстановка. Днесь теплота и мягкость исчезнув, уступила место явной сырости, одначе не уменьшились размеры того носового хода, понеже я догадался, что попал именно в него. Казалось, что я не просто летел, а меня точно несли, вероятно, воронка придала моему движению инерции, али человек просто вздохнул. Потому в доли бхараней я попал в более узкий канал, хотя в сравнении с моими размерами, он смотрелся просто огромным, и имел розоватый оттенок. На чуть-чуть предо мной живописалась белесая, одновременно упругая преграда. Но я лишь с большей ретивостью, вдарился в ее поверхность и тотчас просочившись сквозь явственно костный заслон, попал и вовсе в безразмерное пространство, где насыщенность красных стен вельми балансировала
Я был на месте.
И тогда сызнова принялся сиять. Наращивая теперь не только яркость смаглого сияния, но и размеры. Заполняя собственным естеством проем меж мозгом и стенками черепной коробкой, а также насыщать собой сам орган. Входя в глубины мозга, окутывая его внутренние стенки.
Я не просто опутал мозг.
Я вроде как проник в его недра собственной макушкой. И узрел в том пористом веществе густо розового цвета многочисленные разветвленные сосуды, испещряющие ее поверхность вдоль, вглубь и поперек, со зримо блеснувшим в центре вельми значимым ядром. Рдяно-золотого света искра, такого же размера, как дотоль был и сам я, где тончайшие четыре лучика отходящие от центра имели серебристые переливы, составляла суть сего мозга. Я отворил рот, и как меня учил Родитель, сглотнул искру.
Ох! нет! Не сглотнул!
Она вдруг плотно облепила своими лучиками мой безгубый рот. Склеила и саму ротовую полость. Оказалось, что ядро мозга, сияющая искра моего Отца, была слишком большой для моего рта. Я не смог ее проглотить, она взяла и застряла во рту. Да так плотно, так крепко впилась в края рта своим навершием, лучиками, что ее теперь стало неможным выплюнуть, неможным протолкнуть вглубь моего сияющего естества, абы таким побытом объединить себя с мозгом, создав нити общего... целого... неделимого создания. Но самым огорчительным оказалось то, что ноне не шевелились края моего рта (хотя там еще не имелось форм губ, обаче оттого они не теряли свои функции). Словом губы мои не шевелились, и я никак не мог подать о себе знать, даже прошелестеть о своем присутствии.
"Все ясно",- догадался я. Родитель это сделал нарочно. Он нарочно, чтобы я до времени не дал о себе знать, вселил меня в эту плоть, и указал сглотнуть искру. Плоть, которая не принадлежала намедни родившемуся чаду. Это был более старшего возраста ребенок, каковой уже успел переработать события своей жизни. И потому его искра так набухла, ибо собиралась, родить, собственным делением новое тело, только менее крупное и яркое. Родитель все точно рассчитал, и теперь я мог токмо сиять, плотно скрепленный, сцепленный с плотью. Я не мог вырваться и единожды не мог о себе никак заявить. Родитель не просто сделал это, абы я не подал о себе весть. Он, очевидно, пытался меня защитить, поелику поколь я не проглочу эту искру, не сумею порвать связи с мозгом, а значит не смогу покинуть плоть.
Стоило мне сцепиться с той искрой, как нежданно я увидел окружающее меня в новом, каком-то приглушенном, неярком свете. Словно мгновенно сменились все сочные цвета на тусклые, блеклые. Одновременно пропала и вовсе часть оттенков, исчезла четкость линий, а вспять тому появилась расплывчатость.
И тогда я понял, ибо был Богом, пусть и чадом, что смотрю на Мир глазами человека. Все же я стал с ним единым, хотя с тем сохранил ясность своего естества, продолжая ощущать себя Крушецом. Наверно я мог влиять на данное существо, о том я догадался, понеже дитя, открыв глаза и увидев сидящего обок себя, Гамаюн-Вихо с веретенообразным телом и огромной головой, на которой зрелись лишь два фасеточных глаза и пара усов, чуть слышно застонало. Скорей всего ребенок хотел заплакать, закричать, но я ему повелел молчать. И на удивление он резко сомкнул уста, что я также почувствовал. Не то, чтобы я управлял движением плоти, просто ощущал мановение частей его тела. И тотчас я услышал голос Гамаюн-Вихо:
– До встречи саиб лучица. Просто уверен, вскоре мы увидимся с вами на Коло Жизни.
Он еще морг смотрел на меня так, что в его фасеточных глазах сложенных из сотен срезанных наискось залащенных граней проявилось во множестве испуганное лицо ребенка, а после поднялся на свои длинные, гибкие ноги, дотоль как я понял, бывшие свернутыми в рулоны. И немедля к нему подлетел прозрачный василиск. Ноне я его едва разглядел, уж так он слился с цветом блекло-фиолетовой стены, на поверхности которой поблескивали нанесенные желтыми мазками рисунки в виде двух пересекающихся полос, концы которых были загнуты под прямым углом в одном направлении.
Саиб гамаюнов с легкостью оттолкнулся от поверхности ложа, на котором лежало дитя, и, подпрыгнув вверх, резво оказался в выемке на спине василиска. И тогда только я разглядел в прямоугольном помещение, где находился, еще четырех василисков и сидящих на них таких же веретенообразных гамаюнов, разместившихся по углам.
– Уходим!- повелительно крикнул Гамаюн-Вихо и я подумал, что сейчас чадо оглохнет, уж так пронзительно отозвался тот звук во мне.
Но засим, так как ребенок даже не шелохнулся, догадался, что голос вещих птиц гамаюнов он не слышит, ибо механические, упругие их колебания находились выше области частот способных быть услышанными человеческим ухом. А Гамаюн-Вихо меж тем направил своего василиска в угловатый свод помещения, куполом нависающий над ложем, и, пройдя его насквозь, исчез. Вдогон за ним, также неотступно следуя, точно не столько подчиняясь, сколько охраняя, и боясь отпустить на малое расстояние, просочились и остальные василиски с гамаюнами. Свод резко дернулся вниз, и, испрямившись, растянул по своей поверхности всякую угловатость, став вновь предельно ровным. И немедля на его полотне замерцали и вовсе крупными рисунками символы, оные, кстати, зекрийцы вельми почитали, как знак удачи и процветания, несколько его даже обожествляя. Считая, что когда-то он был ниспослан одним из Богов для зарождения жизни на Зекрой.
– Аннэ...аннэ,- чуть слышно прошептал ребенок.
И услышав его дрожащий, тоненький голосок я понял, что это совсем маленькое дитя, которому вряд ли больше половина асти.
– Замолчи,- мысленно повелел я, поелику был тоже маленьким и вельми огорченным.
И малыш смолк, хотя судя по всему, рот так и не закрыл. Я хотел было еще раз ему указать выполнить мое распоряжение, но внезапно в помещение появилось новое существо.
Создание воочью напоминающее Бога, ибо по большей частью все существа бывают похожими именно на своих Творцов. Это же существо лицезрелось предельно тощим, можно определить точней худосочное, хотя с тем и достаточно рослое. У него было однозначно туловище, как у Зиждителей, имелись две руки и две ноги, и даже голова. Хотя в отличие от своих Творцов создание было покрыто негустой сине-серой шерстью, образующей почитай сплошное одеяние. Шерсть обильно увивала лицо, широкий лоптастый хвост, туловище и конечности. На макушке несколько конусной головы существа находился хохолок, весьма жесткий и длинный, при движение колеблющийся пепельными волосками. На лице просматривались два небольших ярко-красных глаза, выглядывающий угловатый кончик носа и рот с явственно очерченными пурпурно-синими губами. По впалой груди существа пролегала наискось, начиная от правого плеча и завершаясь подле соответствующего бедра, широкая кожаная полоса, удерживающая на спине квадратной формы хранилище, нарочно предназначенное для переноса и сохранности живого создания, называемое зыбка.
Существо медлительно подошло к ложу ребенка и воззрилось ему в лицо. И я услышал, как плоть сызнова зашептала:
– Аннэ...аннэ,- и почувствовал, как тягостно вздрогнула.
Еще миг и ребенок непременно закричал бы. Но я понимал, что пришли за мной. Ведь я знал, что Зекрая вмале должна погибнуть, а часть белых детей, отпрысков Огня, будет вывезена в Галактику Млечный Путь. Желтыми же, заселят одну из вновь созданных систем в Золотой Галактике. Посему ведая о замыслах Богов, я повелел ребенку молчать и плоть, мгновенно подчинившись, сомкнула рот.
Существо промеж того и как-то враз склонилось к дитю и единожды ко мне. И я увидел, как резко выдвинулись в направлении глаз ребенка и меня его ярко-красные очи, словно на вытянутых багряных полых трубках, в каковых легохонько колыхались белые пупырышки. Теми глазами и особенно пупырышками, мгновенно засиявшими и увеличившимися в размерах, создание жаждало исследовать, прощупать мозг обок которого был я, что стало вельми мне неприятно. Не люблю я, когда во мне али подле колупаются. Отец о том ведал, и почитай никогда меня не прощупывал. Только изредка, когда я хандрил и не желал с ним толковать. Но это был мой Творец, оного я так люблю.