Колодец с живой водой
Шрифт:
В Мексиканский залив я вошел, как только миновал Маратон. Ветер и волны в заливе обычно бывают не такими сильными, как в Атлантике, поэтому я и предпочел этот путь, который к тому же достаточно далеко уводил меня от берегов Кубы. Некоторое время я следовал курсом на юго-запад, а на широте Гаваны повернул на юг. Какое-то время спустя я стал отклоняться восточнее и в конце концов, оставив по левому борту Каймановы острова, зашел в Монтего-Бей на Ямайке, чтобы переночевать и пополнить запасы топлива. Строго говоря, солярки у меня на борту хватило бы на весь путь, но я решил, что запас карман не тянет, к тому же мне нужно было немного отдохнуть. На следующее утро, свежий и бодрый, я взял курс непосредственно на Панамский канал. Мне потребовалось почти два дня, чтобы пересечь Карибское море
Я не сомневался, что в первые дни Сэл будет настороже, и если я подберусь к нему слишком близко, то могу спугнуть. И тогда, как говорится, ищи-свищи. Парень заляжет на дно, и мы никогда его не найдем, если он сам этого не захочет. Вот почему я не стал торопиться. Мне хотелось дать Сэлу успокоиться и перевести дух, в надежде, что парень расслабится и будет уже не так осторожен. Хорошо зная Колина, я предвидел, что он не станет блокировать кредитку сына, так что денег у Сэла будет достаточно. Как и любой, кто зарабатывает продажей наркоты, мой друг не был ни хорошим человеком, ни хорошим отцом, но своих детей он любил по-настоящему, и я не сомневался, что Колин будет и дальше давать сыну деньги. Расплачиваясь за свои грехи. Искупая вину. Да и с чисто практической точки зрения – мы могли хоть как-то следить за перемещениями парня, только пока он пользовался кредиткой. Мне, правда, не очень нравилось, что благодаря этому Сэл мог по-прежнему «быть самим собой», то есть сорить деньгами направо и налево, однако это был единственный доступный нам способ хотя бы приблизительно определить его местонахождение.
С Колином я каждый день разговаривал по спутниковому телефону, справляясь о состоянии Марии. Врачи продолжали держать ее на успокоительных, давая организму отдохнуть, что, по идее, должно было обеспечить скорейшее заживление ран на лице и голове. Как сказал Колин, Шелли навещала девочку по нескольку раз в день. В целом моя бывшая подруга была довольна тем, как идет процесс выздоровления, хотя и предупреждала, что лицевой нерв, отвечающий за мимические движения, серьезно поврежден собачьими клыками. Шелли, правда, сделала все возможное, чтобы его восстановить, и все же она уже не раз говорила Колину и Маргерит: не исключено, что их дочь больше никогда не сможет улыбаться.
Четырехдневное морское путешествие, на протяжении которого я только и делал, что стоял за штурвалом да вглядывался в пустынную даль, прекрасно подходило для размышлений, и я действительно много думал. Мне не давал покоя вопрос: что я смогу предъявить Богу, когда придет время умирать? Что я оставлю на pемле после себя? Неужели только шрамы на лице разучившейся улыбаться девочки? Моя цель – найти Сэла – по-прежнему лежала где-то впереди, и, хотя я ни на мгновение не упускал ее из виду, своим мысленным взором я то и дело обращался назад. Моторная яхта оставляла за собой отчетливый кильватерный след, и я невольно подумал, что моя жизнь очень похожа на него: пена и буруны в настоящем, но чем дальше в прошлое, тем меньше становились поднятые винтами волны. Постепенно они и вовсе cглаживались на морской поверхности, таяли, словно их и не было. Никаких следов не оставалось на покойной океанской воде, словно я не проплывал здесь всего час назад. Как будто меня не существовало вовсе.
Как я ни ломал голову, выводы получались неутешительные. Моя жизнь представлялась мне пустой и бессмысленной. Я ничего не совершил и ничего не достиг. У меня не было ни работы, ни жены, ни семьи, и только один друг. Моя хижина на Бимини опустела и больше не казалась мне домом. Да я и сам стал как пустынный остров – на протяжении сорока лет я существовал отдельно от всего человечества, и до сих пор меня это устраивало. Я никому не давал заглянуть в свои карты и успешно избегал всего, что могло бы меня уязвить или ранить. Но теперь…
Море было спокойно, и я частенько поднимался
Я не спешил. Берег топливо. Разглядывал пустынный горизонт. К полудню пятого дня плавания я заглушил двигатели и, пока «Бертрам» плавно покачивался на волнах, внимательно изучал в бинокль площадку возле бассейна в особняке Колина. Ведущие в дом двери были распахнуты настежь, портьеры развевались на сквозняке, а ветер доносил до меня звуки включенной на полную громкость музыки и горьковатый запах дыма – похоже, где-то на заднем дворе догорал забытый костер. В доме определенно кто-то побывал, но, хотя я наблюдал за берегом до самого вечера, ни одной живой души я так и не увидел.
Похоже, особняк был пуст.
Глава 8
В течение нескольких дней после моего ухода от Пикеринга «охотники за головами» из рекрутинговых агентств звонили мне достаточно регулярно, наперебой предлагая перспективные вакансии и сказочные оклады. Деньги действительно были большие – такие я не смог бы потратить и за целую жизнь, но меня это не интересовало, поэтому я просто не брал трубку, предоставив потенциальным работодателям общаться с моей голосовой почтой. Дважды звонила Аманда, но и ей я не ответил. В конце концов я сел в машину и поехал на юг, во Флориду. На половине пути туда – на шоссе И-95 – я опустил боковое стекло и швырнул свой мобильник в бетонный разделительный барьер. Все. Прежнего меня больше не существовало. Я пока не знал, кем я хотел бы стать, но снова превратиться в человека, который когда-то работал на Маршалла Пикеринга, мне не хотелось.
В конце концов я оказался в Джексонвилле, в доме, в котором прошло мое детство. В течение двух с лишним недель я предавался блаженному безделью: я либо сидел с чашкой кофе возле чердачного окна и смотрел на океан, либо спал. За последний год я основательно вымотался, и теперь мой организм наверстывал упущенное: бывали дни, когда я спал по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки. Никаких успокоительных средств я не принимал и совершенно не пил спиртного. В этом не было необходимости – когда прекратилась бешеная гонка, которую я когда-то считал нормальной жизнью, моя душа начала понемногу возвращаться в тело, а для этого нужен был только сон, и ничего больше. Чем заниматься дальше и как зарабатывать себе на жизнь, я не задумывался. Кое-какие деньги у меня были, но я знал, что рано или поздно работать мне придется. Как, кем – я не знал, но даже то, что начинать придется, скорее всего, с самого начала, меня не пугало. Единственное, что было мне совершенно ясно, – это то, что теперь я не скоро открою кому-либо свое сердце. Не скоро, а может, и вообще никогда, потому что разочарование причинило мне слишком сильную боль. Всю жизнь я говорил себе, что рисковать можно только тем, что не страшно потерять. Больше того, я сам верил в это и все-таки рискнул, поставив на карту все, что у меня было.
И проиграл.
В конечном итоге победа осталась за Маршаллом Пикерингом. Он переиграл меня по всем статьям, в том числе и в мелочах. К примеру, в свое время папа Пикеринг предлагал нам, своим «мальчикам», выбрать, в каком виде мы хотели бы получить наше вознаграждение по итогам года. Вариантов было два: премия выдавалась либо наличными, либо акциями без фиксированного дивиденда. Подвох заключался в том, что наличными можно было получить лишь половину премиальной суммы. К примеру, если на бумаге причитающийся бонус равнялся сотне тысяч, то на практике вам могли выплатить всего пятьдесят. Минус, естественно, подоходный налог. Итого на руки вы получали тысяч тридцать – тридцать пять. С акциями ничего такого не происходило, поэтому в большинстве случаев служащие фирмы предпочитали получать премии именно в виде ценных бумаг.