Колодец тьмы

Уэйс Маргарет

— Ты, наверное, думаешь, что королю — да благословят его боги — следовало бы уделять больше внимания младшему сыну, — предположила жена.

— Король Тамарос встает спозаранку, а ложится заполночь, и все равно не успевает управляться с государственными делами, — сказал Эваристо. — Он — мудрый человек и великий правитель. Он принес мир всему Лёрему и обеспечил процветание Виннингэля. Но только боги совершенны, моя дорогая. Только боги способны любить то, что недостойно любви. По крайней мере, так нас учили. Однако я не удивлюсь, если даже богам трудно любить нашу королеву.

— Т-сс, дорогой! Не так громко, — предостерегла его жена.

Она поднялась и закрыла ставни.

— Возможно,

сердце короля похоронили вместе с его первой женой, но это не значит, что он не любит ребенка своей второй жены. Как-никак, Дагнарус — его плоть.

— Тамарос балует мальчика, обожает его. Но не любит. И Дагнарус это знает.

— Бедный мальчик, — вновь сказала жена, качая головой. — Бедный мальчик... Положить тебе еще барашка, мой дорогой?

Отчаяние заставило Эваристо додуматься до мысли о мальчике для битья. Учитель не питал иллюзий. Он не верил, будто Дагнарус вдруг начнет учиться, желая избавить своего сверстника от порки. Заставить принца учиться могла другая, вполне простая причина: Дагнарус не терпел, когда его в чем-то превосходили.

Эваристо решил с помощью Гарета превратить учебу в состязание, и хотя Дагнарус почти сразу же разгадал замысел учителя, принца в немалой степени злило, что мальчик для битья учится лучше него. Дагнарус сидел на уроках мрачный, ненавидя каждую минуту занятий и доставляя немало страданий бедному Гарету. Тот боялся, что вместе с книгами принц возненавидит и его. Поэтому в те дни, когда учеба становилась Дагнарусу поперек горла, и он прогуливал занятия, Гарета вздыхал с облегчением.

Наказания, какими бы болезненными они ни были, представлялись Гарету куда меньшим злом, чем жариться на яростном огне зеленых глаз принца. Мальчик не возражал, когда его наказывал Эваристо; учитель делал это без злости и лишь потому, что Гарет как-никак являлся именно мальчиком для битья. Эваристо старался, чтобы его удары приходились Гарету по ногам и по ягодицам. Потом эти следы предъявлялись Дагнарусу в надежде вызвать в нем сожаление и стыд. Увы, эта воспитательная мера так и не принесла желаемого результата.

— Приятно видеть, Меченый, что ты не даром ешь свой хлеб, — обычно говорил Дагнарус, возвращаясь после проведенного на свободе дня. — Я ведь оказываю тебе услугу, — добавлял он, и в его зеленых глазах вспыхивали золотые крапинки. — Если тебя не будут сечь хотя бы трижды в месяц, камергер подумает, что ты никуда не годишься, и прогонит тебя.

Камергер. Эваристо хоть испытывал неловкость, наказывая Гарета, и всегда самым вежливым образом предварительно извинялся. Камергер не извинялся и никакой неловкости не испытывал. Наоборот, он даже получал от этого удовольствие. Дагнарус ненавидел этого человека и всегда говорил или делал нечто такое, чтобы пристыдить камергера или высмеять его. Камергер не осмеливался ударить принца, зато срывал весь свой гнев и досаду на Гарете.

К чести Дагнаруса, когда он увидел, что избиения Гарета становятся все более жестокими (однажды камергер даже разбил мальчику нос), принц прекратил свои издевательства над камергером и начал требовать его замены. На это понадобилось некоторое время. Королеве Эмилии нравился этот человек — выходец из ее родной Дункарги. Однако Дагнарус, как всегда, упорно добивался своего. Начались тщательные поиски нового камергера, которым и стал вскоре молодой эльф по имени Сильвит.

Сильвит всего несколько месяцев назад прибыл к Винингэльскому двору для продолжения своего образования. Ему было около ста лет, что по человеческим меркам равнялось тридцатилетнему возрасту. Дагнарус с Гаретом слышали разное о назначении эльфа, и им обоим эти слухи не нравились. Они уже видели

эльфа при дворе и нашли его холодным, сдержанным, вежливым, предупредительным и в высшей степени дисциплинированным, как все эльфы. Мальчикам он показался безнадежным занудой.

Как оказалось, именно эти «скучные» качества и послужили причиной его избрания. Сильвита на роль камергера выбрал сам король, а не королева, и произошло это после одного досадного происшествия, приключившегося с принцем.

Ко двору прибыл важный гость — монах из монастыря Хранителей Времени. Монахов этого монастыря высоко чтят по всему Лёрему. Они посвящают жизнь тому, что записывают на своих телах историю; каждое событие запечатлевается татуировкой на той или иной части их тел. Когда они умирают, их тела остаются в монастыре, служа непрерывающейся летописью событий. Каждая раса считает их святыми, и в каком бы королевстве они ни оказывались, везде их встречают с огромным почетом. В тот день король Тамарос и монах шли по дворцу и, завернув за угол, набрели на Дагнаруса и Гарета, игравших в мяч, который они гоняли особыми палками.

Мяч представлял собой комок старых тряпок, обмотанных веревкой. Увлеченный игрой, Дагнарус ударил по мячу, и тот просвистел у самого уха высокого гостя, едва не стукнув монаха по голове.

Дагнарус понял, что зашел чересчур далеко. Когда требовалось, принц умел быть предельно учтивым. Он самым вежливым образом извинился перед монахом.

Монах, на сутане которого был вышит зеленый Земной Дракон, что говорило о высоком ранге в иерархии Хранителей Прошлого, очень благодушно отнесся к случившемуся. Он сказал что-то вроде: «Мальчишка — всегда мальчишка, даже если это принц». Король Тамарос добавил к извинениям сына свои собственные. Когда король и гость двинулись дальше, вид у Тамароса был весьма опечаленный. На следующий день Сильвита назначили распорядителем спальни принца.

Впервые мальчики встретились с Сильвитом во второй половине дня. Он вошел в тот момент, когда слуги убирали тарелки после обеда. Сильвита сопровождал личный камергер короля. Эльф был высокого роста, держался прямо. Его бледное лицо всегда оставалось бесстрастным. Он был одет в традиционный наряд эльфов. Наряд этот состоял из длинных шелковых штанов, закрывавших ноги (у эльфов считается неприличным показывать ноги, даже если они обтянуты облегающими панталонами) и заканчивавшихся у лодыжек. Поверх брюк была надета длинная шелковая блуза, украшенная тонкой вышивкой, изображавшей птиц и цветов. Миндалевидные глаза эльфа были темно-карими, иссиня-черные волосы зачесаны назад и собраны на затылке.

Эльф поклонился принцу, но без подобострастия. То был поклон равного равному, одного вельможи другому. Дагнарус мгновенно это заметил и моментально возмутился. Он мельком взглянул на Гарета, и взгляд принца говорил: «Ничего, мы быстро обкатаем этого малого».

Гарет вздохнул. Руки у эльфа были тонкими, но мускулистыми.

Королевский камергер начал длинную церемонию представления. Вначале он представил принца со всеми именами и титулами. Затем он представил эльфа, назвал его дом, имена отца, деда и более отдаленных предков.

— У кого ты служил до того, как оказаться здесь? — спросил Дагнарус, словно он разговаривал с пришедшим наниматься в конюхи.

Королевский камергер неодобрительно цокнул языком, но принц не обратил на него внимания.

— Я служу Отцу и Матери, ваше высочество, — ответил эльф. — После них я служу Божественному, далее — Защитнику Божественного, а после него я служу...

— Я не об этом, — недовольно перебил его Дагнарус. — Я хочу знать, у кого ты служил. Где ты был в слугах, прежде чем попасть в Виннингэль?