Колокол, мельница, хлопковый мед
Шрифт:
– Нет, никогда, – помотала головой я. – Я и лошади никогда не видела близко.
– Совсем городской житель в наших местах, – Генри с улыбкой рассматривал меня. – Если хотите, проведу вам экскурсию и лишу вас лошадиной девственности.
Я чуть не подавилась, глядя на него огромными глазами.
– Простите, эта шутка была уже перебором, – Генри отвернулся к чайнику. – Черный, зеленый?
Я попросила черный чай. Генри разливал его в гробовом молчании, пока я раздумывала, что с ним не так. Если бы он с порога не очаровал меня, после его странной фразы я б, наверное,
– Что вы хотели бы узнать, Маделин? – Генри поставил дымящуюся кружку передо мной, а вторую оставил себе.
Меня так редко называли полным именем вне официальных обстоятельств, я привыкла поправлять в этом случае людей и звать меня Мад. Но не в этот раз. Мне нравилось, как он это говорил: Маделин.
Я выпрямилась и достала из сумки блокнот.
– На самом деле, все, что вы захотите рассказать, будет мне интересно. Если появятся какие-то вопросы, я задам, с вашего разрешения. Было бы здорово услышать все с самого начала. Какой была Джинни? – я осеклась: – Мне можно так ее называть?
– Если всем вокруг можно, то почему же вам нельзя? – улыбнулся Генри. – Тем более ее действительно так звали. Наверное, слишком высокопарно называть маленькую девочку Вирджинией. Или даже Вирджинией Грейс.
Он сел на стул напротив меня и уставился в свою чашку, словно пытаясь найти силы и идеи, как начать свой рассказ.
– Наверное, наиболее подходящее ей слово – особенная, – начал Генри. – Она была совершенно особенной. Бывает, что удивительные люди рождаются в самых обычных местах.
Я красноречиво обвела взглядом доступную нам часть замка Харди, намекая на его необычность.
– Ну, ладно, – согласился Генри, – нашу семью сложно со стороны назвать обычной в традиционном смысле. Но если убрать этот дом и нашу землю, в нас нет ничего примечательного. А все это заработал даже не мой отец, да и, по правде говоря, не думаю, что это хоть когда-то было заработано. Уместнее всего тут слово «получил».
Мне это чувство было знакомо, только последнюю пару лет, но знакомо.
– Ни отец, ни мама никакими особенными талантами не обладали. Ну, плавали там, держались в седле, но так умели все Харди много веков подряд. А Джинни… Она словно пришла из другого мира, из другой вселенной, где есть только интеллект, доброта и красота. Она была очень умной, но при этом не заносчивой. Училась лучше всех, но ее от этого не избегали. Мы ходили в одну школу, но на себе я всегда чувствовал бремя имени: общались со мной в основном наши конюхи и их дети, да и то, подозреваю, потому что выбора у них не было. Но моя социализация стала более успешной, когда Джинни пошла в ту же школу, а особенно, когда подросла. Сколько себя помню, все любили Джинни. Няньки, прислуга, учителя, ученики, все в Холмсли Вейл, и родители, конечно. Особенно папа.
Мне это немного напомнило ситуацию в моей семье:
– Вам это не было обидно? Что все так относились к Джинни, а не к вам? Простите, если это грубый вопрос…
– Вовсе нет, – он отрицательно замахал рукой. – Все нормально. Я понимаю, что вы имеете в виду. Непросто жить в тени более успешного родственника, да?
Я пожала плечами, мол, допускаю, почему нет.
– Наверное, если бы мы были одного возраста или я был младше, это могло так сработать. Но я на три года старше Джинни, а когда вы дети, это очень большая разница. Когда я стал подростком, она была еще совсем ребенком. А когда вышла ее первая книга стихов, я не воспринимал это иначе, чем новую игрушку от родителей. Я и сам ее стихи прочитал внимательно только после ее смерти.
В голове пронеслись странные и пугающие строчки в исполнении Дилан. Да, тут на многое стоило обратить внимание. Но мое внимание сконцентрировалось на том, что сейчас Генри Харди было тридцать восемь лет. То есть на одиннадцать лет старше меня. Много, но не критично. Он был в отличной форме и выглядел моложе своих лет.
– Словом, – продолжал Генри, – я не испытывал ревности к Джинни, у меня была своя жизнь. Конечно, не такая наполненная творчеством, как у нее, но тоже вполне приемлемая. В детстве у нас было все, что нужно, делить было нечего. А когда мы стали старше, когда Джинни начала выпускать книги на постоянной основе, меня волновали гораздо более приземленные вещи. Вы наверняка хорошо помните, как работает мозг у человека в восемнадцать лет. Там не до ревности к младшей сестренке, – он многозначительно улыбнулся.
– Да, наверное, голова тинейджера занята другими вещами, но гениальная сестра и внимание к ней могут существенно раздражать, нет?
Генри отмахнулся от этой мысли, как от назойливой мухи:
– Вовсе нет. Хотя, когда Джинни стала старше, пришлось уже отгонять приятелей, пускающих на нее слюни: она была очень хорошенькая. Но в целом не скажу, что мы сблизились. Джинни была общительной, ее все знали, но по-настоящему, кажется, ее никто не мог постичь. Творческая личность – всегда большая загадка, даже если находится на виду. Ну, – он улыбнулся мне, – вы это и сами знаете, Маделин, верно?
Я засмущалась: все еще не могла назвать себя творческой личностью, не придумав ничего с нуля.
– Думаю, ваша сестра была талантливее многих, если написала что-то признанное и стоящее в таком юном возрасте.
– Пожалуй, что так, – кивнул Генри. – Мне это довольно сложно оценить в полной мере: не очень разбираюсь в стихах. Да и в литературе в целом, наверное. Ваши книги хороши?
Он снова переводил тему на меня, от чего я готова была залезть под стол. Пришлось признаться, что книга вышла пока всего одна, но достаточно успешная.
– Надо же, обязательно почитаю. И теперь стало чуть более лестно, что второй свой роман после первого успеха вы решили посвятить моей скромной семье.
Он улыбнулся самой очаровательной улыбкой, а я поплыла в страну эльфов и единорогов.
– Но, по правде говоря, не представляю, что вам еще рассказать, из чего тут создать целый роман. Джинни была удивительной и замечательной. И Джинни покончила с собой, что привело нашу семью к логическому вымиранию в моем унылом лице.
Говоря это, он грустно улыбался. И в целом улыбался так часто, что слово «унылый» совсем ему не подходило.