Колокол, мельница, хлопковый мед
Шрифт:
Дилан отпила из стакана.
– Когда мы искали Микки первую пару дней, конечно, эта история про встреченный на улице призрак Джинни Харди напрочь вылетела из головы. Но потом, возвращаясь после очередного прочесывания леса, я увидела в нашем почтовом ящике конверт. Мы редко получаем почту, поэтому я, конечно, сразу его достала и открыла: я уже во всем надеялась найти новости о Микки. На конверте не было обратного адреса, а внутри лежал один листок с напечатанными стихами. Теми самыми стихами.
– Оно у вас? Это письмо? – я чувствовала, что голос у меня срывается: я погружалась в эту историю с головой.
– Нет, – помотала головой Дилан. – Кое-что
Она прикрыла глаза и стала декламировать нараспев строки, которые я слышала и видела потом столько раз:
Колокол, мельница, хлопковый мед.
Каждый когда-то навеки уйдет.
Колокол бил меня голосом стали,
Мельница с медом меня добивали.
Я ухожу, но возьму их с собой,
Больше никто не узнает покой.
Дьявол смутится, а бог не поймет
Колокол, мельницу, хлопковый мед.
Стих был примитивный, но оттого обладал какой-то народной магией. Звучал как заклинание, заговор, колдовское внушение, простое, но казавшееся по-настоящему волшебным. Если ты впечатлительный подросток и услышишь такое от девушки в темном туманном переулке, поверишь во что угодно.
Но в этом стихе было то, что меня очень удивило. Назвать его выдающимся или талантливым язык не поворачивался. А ведь Джинни Харди считали, судя по всему, маленьким гением, неужели это действительно ее стихи? Я спросила об этом Дилан.
– Знаете, я то же самое сказала Микки, когда он начал говорить мне, что стих, который он услышал, был про колокола, и смерть, и какие-то ужасы. Это так не похоже на те стихи, которые все в округе знают с детства. Мы даже в школе проходим стихи Джинни Харди, ведь ее книжки выходили по всей стране. А этот стих совсем другой. Когда я увидела его в письме, сразу поняла, что именно это и слышал Микки накануне Хэллоуина, тогда-то я и вспомнила про его рассказ. Я показала письмо маме. И вот тут произошло то, что навсегда убедило меня, это были стихи Джинни Харди, и Микки украла Джинни. Как только мама прочитала письмо, она стала сама не своя. Выбежала из дома. Я пошла за ней и увидела, что она идет к дому Джентли. Это семья, в которой тоже пропал сын, но в позапрошлом году.
Я понимающе покивала.
– Мама постучала к ним, – продолжила Дилан. – А когда мистер Джентли открыл дверь, она сразу сказала: «Джинни пришла и за моим сыном, теперь она пришла за моим сыном!» И письмо ему показала. Он быстро ее впустил в дом и посмотрел вокруг, проверил, что маму никто не видел и не слышал, я только успела спрятаться за угол дома. Такой у него был вид… – Дилан нахмурила лоб, чтобы подобрать слово. – Как будто у них какой-то секрет. Как будто они заговорщики или типа того. Как в банде.
Я была озадачена:
– Почему ваша мама уверена, что это письмо от Джинни Харди?
– Я тоже была в шоке от того, что она сразу так решила и что сразу побежала к Джентли. Конечно, в Холмсли Вейл все друг друга знают, но мама никогда на моей памяти не общалась с Джентли. Ну, в смысле, мы не дружили, в гости друг к другу не ходили. Бобби, их сын, который пропал, был намного старше и Микки, и тем более меня, так что мы никогда не общались – о чем нам говорить. Когда Бобби пропал, его искали все, конечно, и мы тоже. Ходили по лесам и полям, заглядывали в сады. Но с его родителями не сближались. У Джентли большая ферма, хозяйство, а мои мама и бабушка рукодельничают, так что и у родителей тоже мало общего. Папа утонул на рыбалке, я его совсем не помню… Но все-таки мама пошла к мистеру Джентли так смело, так по-простому, что я готова поклясться: они очень хорошо друг друга знают. И они точно что-то скрывают.
Наша официантка и ее любопытный нос возникли возле нас и поинтересовались, планируем ли мы заказывать что-то еще. В абсолютно пустом ресторанчике это, видимо, было очень принципиально. Чтобы она удалилась, я повторила предыдущий заказ, и явно не удовлетворенная этим девушка уплыла на кухню.
– Вы говорили об этом с мамой? – спросила я, когда мы с Дилан снова остались одни.
– Сначала я не хотела признаваться, что следила за ней. Но ее поведение было таким необычным, что сразу же, как только она вернулась домой, я спросила, что она делала у Джентли. Мама очень удивилась и, как мне тогда показалось, испугалась. Она сказала, что, когда пропал Бобби, его родители тоже получили такие стихи. И что полицейские уже спрашивали ее, не получали ли мы писем. Я спросила, откуда она знает, что письмо именно от Джинни, ведь оно не подписано. Тогда она ответила, что родители Бобби говорили, что он тоже встретил Джинни Харди перед тем, как пропал. И тоже говорил про этот стих. А потом они получили письмо. И на их конверте, и на нашем стоял штемпель с датой накануне Хэллоуина. То есть оба письма были отправлены до того, как ребята исчезли.
У меня на затылке зашевелились волосы, и, видимо, мое лицо не скрывало впечатления от этой истории. Дилан наконец была довольна тем, что стала для меня убедительной.
– Теперь видите, – сказала она. – Тот, кто их забрал, знал наверняка, кто и когда пропадет. Выбрал их, выследил и забрал. И еще посмеялся над их бедными мамами, отправил эти страшные письма. И Джинни Харди. Все это связано с Джинни Харди.
Глава четвертая, в которой я пропадаю
Дилан должна была вернуться в мастерскую к маме, а потому она оставила меня наедине с собственными мыслями и отчаянием официантки, осознавшей, что большие заказы теперь вряд ли последуют.
Мне о многом хотелось рассказать Джей Си, но телефон предательски отказывался работать в этом мрачном месте, а в «Кабана и хряка» возвращаться ужасно не хотелось. Время шло к обеду, но мысли о еде в голову не приходили: желудок переполняла пара чайников чаю в компании Дилан. За окном сквозь облачность проглядывало некоторое подобие солнца, так что я решила, что, пока на улице светло и не разгуливают призраки свихнувшихся девиц, можно попробовать влезть без приглашения еще в одну семью.
Прежде чем отправиться сюда, я мало раздумывала о том, насколько легко люди будут делиться со мной болью от открытых ран. Я допустила стратегическую ошибку, на которую немедленно указала Мэри Хит. С первой книгой было совсем другое дело. Во-первых, она напрямую касалась моих родителей, буквально крутилась вокруг них, что предоставляло моральное право задавать абсолютно любые вопросы, чем я и пользовалась. А во-вторых, то, что случилось с моими мамой и папой, случилось так давно, что, несмотря на всю трагичность событий, потеряло накал за двадцать с лишним лет. То же самое происходило сейчас и с разговорами в Холмсли Вейл: насколько легко его жители были готовы говорить о жутковатом самоубийстве пятнадцатилетней девочки, настолько же их пугало исчезновение двоих парней.