Колокол по Хэму
Шрифт:
Штаб-квартира АМТ располагалась отдельно от прочих административных зданий СД – в северо-западном районе центра Берлина по адресу Беркаерштрассе, 32, на углу Гогенцоллерндамм. Британские агенты, побывавшие в кабинете Шелленберга, рассказывали, что в его столе спрятаны два пулемета, из которых он мог расстрелять любого, кто попытался бы его убить.
Таков был человек, вызвавший Иоганна Зигфрида Бекера в Берлин, чтобы поручить ему особую операцию в Южной Америке либо в Карибском бассейне. Предполагалось, что эта операция одобрена – а возможно, и разработана – шефом Бекера Гейдрихом
Зачем они привлекли к этой операции Абвер? Какое отношение к ней имеют „Южный крест“ и смехотворный план Хемингуэя? И каким образом здесь замешан Дельгадо?
Сквозь треск разрядов послышался шум, и я распахнул глаза. Я быстро натянул наушники поплотнее и потянулся к записной книжке и непромокаемой сумке.
Кто-то вышел в эфир на частоте „Южного креста“, используя шифр из блокнота убитого радиста.
Ни днем, ни вечером я не сумел выкроить время, чтобы наедине поговорить с Хемингуэем о радиопередачах. А рассказывать ему о них в присутствии посторонних мне не хотелось.
В сумерках мы бросили якорь у Кейо Конфитес. Этот клочок земли был слишком мал, чтобы назвать его островом или даже островком. Малыш Грегори сказал, что он похож на каток в Рокфеллеровском центре – не более тридцати ярдов в диаметре, плоский и пустой, если не считать барака в середине.
Кубинский военный флот выстроил этот барак и разместил в нем пост связи и базу снабжения для затеи Хемингуэя под названием „Френдлесс“ и нескольких других морских операций, но единственным признаком, выдававшим его военное назначение, была высокая радиоантенна над крышей и огромный флагшток по соседству. Пока яхта приближалась к острову, на нем развевался кубинский флаг, а, едва мы приготовились бросить якорь, из барака плотно сомкнутой группой вышли три кубинца в морской форме. Один из них встал у флагштока по стойке „смирно“, а офицер, посмотрев на часы, подал сигнал третьему, и тот извлек из ржавого горна каскад хриплых нот.
– Гляди, папа, – сказал Грегори, – только офицер носит мундир, да и тот старый и обтрепанный. На остальных всего лишь шорты-хаки.
– Ш-шш, Джиджи, – отозвался Хемингуэй. – Они надели то, что у них есть. Какая разница, что они носят?
Грегори пристыженно умолк, и тут же Патрик театральным шепотом осведомился:
– Что это за рыжая веревка на плече офицера, папа?
– Кажется, это галун, – ответил Хемингуэй.
Три кубинца опустили флаг, надоедливая труба утихла.
Один из солдат понес флаг в помещение, а офицер и его второй подчиненный в шортах смотрели, как мы бросаем якорь.
Еще до того как он зацепился за дно, Ибарлусия, Геррера и Гест спустили „Крошку Кида“ на воду и погребли к берегу.
Десять минут спустя они отправились в обратный путь, и один взгляд на их лица подсказал нам, что на базе для нас не нашлось ни бутылки пива. Из шлюпки доносилось странное завывание, но мне было трудно поверить, что трое мужчин способны издавать такие звуки.
– У них есть пиво? – крикнул Хемингуэй с кормы.
– Нет! – Голоса мужчин смешивались с надсадным визгом. Казалось, они с чем-то борются.
– Приказы для нас?
– Нет, – ответил Роберто Геррера с носа шлюпки. Гест и Ибарлусия пытались удержать некий предмет, издававший стоны, будто ребенок, которого душат, но Геррера заслонял его.
– Они видели „Южный крест“? – допытывался писатель.
– Ага, – откликнулся Геррера. Шлюпка приблизилась к яхте на расстояние менее шести метров, и визг стал оглушающим.
– Что-нибудь из продовольствия? – осведомился Фуэнтес.
– Только бобы, – крикнул в ответ Ибарлусия. – Двадцать три банки бобов. И еще это. – Они с Уинстоном Гестом подняли в воздух визжащую свинью.
Патрик и Грегори рассмеялись, хлопая себя по голым ногам. На лице Хемингуэя отразилось отвращение.
– Зачем вы тащите ее на борт на ночь глядя? Хотите, чтобы проклятая тварь спала вместе с нами?
Ибарлусия обратил к нам сияющую улыбку. В сумерках его зубы казались белоснежными.
– Если мы оставим свинью на берегу, солдаты на завтрак полакомятся беконом, а на обед – бутербродами с ветчиной, и вряд ли они с нами поделятся.
Хемингуэй вздохнул.
– Оставьте животину в шлюпке. А ты… – прорычал он, указывая на Синдбада, который заливался грубым хохотом, стоя рядом с ним, – ты утром вычистишь „Крошку Кида“.
Когда по соседству визжит свинья, а на яхте, занимая каждый сантиметр горизонтальной поверхности, храпят, постанывают и пускают газы девять мужчин, уснуть не так-то легко.
Около трех утра я поднялся по трапу на ходовой мостик;
Уинстон Гест стоял на вахте, выпрямившись и облокотившись о поручень. Я так и не понял, чего мы, собственно, ждем.
Может быть, Хемингуэй опасается, что у рифа всплывет немецкая подлодка и расстреляет кубинский барак?
– Прекрасная ночь, – прошептал Гест. Я встал у поручня напротив. Ночь действительно была славная: на берег с шелестом набегали волны, их фосфоресцирующие завитки почти сливались с сиянием Млечного Пути, протянувшегося в черном куполе над нашими головами. В небе не было ни облачка.
– Не спится? – спросил миллионер. Мы находились всего в двух метрах над головами людей, лежавших на матрацах вокруг рубки, но плеск волн о корпус яхты, ветер и шум прибоя заглушали наш шепот.
Я покачал головой.
– Тревожитесь из-за завтрашнего дня? – допытывался Гест. – Думаете, в пещерах притаились подлодки?
– Нет, – тихо ответил я.
Гест кивнул. Даже в тусклом свете звезд я видел его обожженные солнцем щеки, и нос, и легкую улыбку.
– Я тоже не боюсь, – сказал он. – Наоборот, хотел бы, чтобы они там оказались, и мы поймали хотя бы одну.
Тем, как Гест произнес эти слова, он напомнил мне ребенка, который хочет звездочку с неба. Если Гест действительно агент – Британии или другой страны, – то он чертовски хороший актер. Однако, как я уже упоминал, все люди нашей профессии обладают этим даром.
– Вы заметили, что Эрнест читает при свете фонаря, пока остальные спят? – спросил Гест.
Я кивнул.
– Знаете, что он читает?
– Нет. – Я от всей души надеялся, что речь идет не о какой-нибудь чепухе вроде „новых распоряжений“.