Колокол по Хэму
Шрифт:
– Одну из рукописей Марты, – сообщил Гест, понизив голос до такой степени, что из-за шума прибоя я едва разобрал его слова. – Книгу, над которой она сейчас работает;
Марта прислала ее из своего дурацкого путешествия. „Пурпурная орхидея“, или что-то в этом роде. Она хочет, чтобы Эрнест прочел ее и выразил свое мнение. Именно этим он сейчас занимается… отстояв за штурвалом четырнадцать часов.
Я кивнул и посмотрел на кубинский барак, сверкавший в свете звезд. После наступления темноты там некоторое время горела лампа, но маленький гарнизон лег спать довольно рано.
– Да,
Я кивнул. Я поднялся на мостик не для того, чтобы почесать язык, но если Гест хочет поболтать, что ж, ради бога.
Я продолжал размышлять о двух радиопередачах, которые перехватил днем.
– Кстати, о женах, – прошептал Гест. – Как она вам понравилась?
– Кто? – Я не имел ни малейшего понятия, кого он имеет в виду.
– Марта. Третья супруга Эрнеста.
Я пожал плечами.
– Должно быть, у нее стальные нервы, если она до сих пор катается вокруг Кариб на маленькой лодчонке.
Гест фыркнул.
– Вы хотели сказать – стальные яйца, – чуть слышно прошептал он. – Марта всегда считала, что именно она настоящий мужчина в семье.
Я окинул взглядом крупное тело Геста, силуэт которого выделялся на фоне светящихся волн, перехлестывавших через риф. После секундной заминки он продолжал торопливым шепотом:
– Эрнест показал мне несколько страниц книги, которую она пишет… роман о муже и жене, которые живут в усадьбе, похожей на финку „Вихия“. Муж ходит босиком, в шортах, всегда грязный, слишком много пьет, говорит одни глупости и так далее. Эта книга взбесила меня, Лукас. Совершенно очевидно, что Марта описывает Эрнеста, выставляя его в дурном свете. А он, уставший как собака, с больной головой после четырнадцатичасовой погони за субмаринами под палящим солнцем, на полном серьезе читает ее стряпню и делает пометки. Марта просто использует его, вот и все.
Я облокотился о поручень. Гест тяжело вздохнул.
– Я знаю, мне не следовало бы все это говорить, но вы и сами живете в финке, Лукас. Если не в самой усадьбе, то достаточно близко. Вы видите Марту и Эрнеста и понимаете, что я имею в виду.
Я промолчал, и Гест кивнул, словно я соглашался с ним.
– За неделю до ее отъезда в это дурацкое путешествие по заданию „Кольерса“, – шепотом продолжал он, – Эрнест попросил меня отправиться на утреннюю пробежку вместе с ней… с Мартой. В тот день состоялся первый круг соревнований по голубиной стрельбе, и он не хотел, чтобы Марта бегала одна. И я побежал вместе с ней. Из нее никудышная бегунья.
Поэтому я опередил ее на полмили, вернулся, опять убежал вперед на полмили и опять вернулся – убедиться, что она еще переставляет ноги… ну, вы понимаете.
Над морем в свете звезд промчалась чайка. Мы с Гестом проводили ее взглядами. Она летела совершенно бесшумно.
Гест поднял воображаемую винтовку и целился в чайку, пока она не скрылась за бараком кубинцев.
– И вдруг, когда мы вновь поравнялись, чтобы пробежать бок о бок несколько шагов, – зашептал Гест, – она меня спросила, что я думаю о ее выборе мужа. „Вы об Эрнесте?“ – спросил я, и Геллхорн ответила: „Нет… я имею в виду, что вы думаете о моем выборе?“ – и, хватая воздух, словно собака, которая вот-вот свалится от усталости, объяснила, что вышла за Хемингуэя, потому что он очень хороший писатель – „не великий“, подчеркнула она, „но очень хороший“ – и что он поможет ей вырасти как литератору и сделать карьеру. „К тому же, – добавила она, – книги, которые он уже написал, всегда будут приносить доход. Это очень удобно“.
– Меня словно обухом хватили, Лукас, – продолжал Гест. – Настоящая стерва, меркантильная эгоистичная сучонка! Говорить об Эрнесте такие вещи в моем присутствии!
Она ни словом не обмолвилась о том, что любит его, вы понимаете, что я имею в виду? Говорила только о том, что он поможет ее карьере. Какова мерзавка!
Гест шептал все громче, в его голосе слышалась нервная нотка, и я кивком указал на спящих. Хемингуэй спал в носовом трюме вместе с сыновьями, и все же кто-нибудь мог услышать возбужденный голос миллионера. Я приподнял бровь.
Он виновато кивнул, и его голос упал до едва слышного шепота.
– Вдобавок в Гаване и Кохимаре каждый человек… все, кроме Эрнеста, знают, что у Марты была интрижка с Хосе Регид ором.
– El Canguro? – изумленно прошептал я.
– Да, Кенгуру, – ответил Гест. – Красавец игрок хайалай. Он принадлежит к тому типу мужчин, которые больше всего нравятся Геллхорн. И считается хорошим другом Эрнеста. Мерзавец под стать Марте.
Я с сомнением покачал головой, потом прошептал:
– Я иду вниз. Если, конечно, вы не хотите, чтобы я вас сменил. День был долгий и трудный.
– Через полчаса на вахту заступит Пэтчи. – Гест неловко потрепал меня по плечу. – Спасибо, Лукас. Спасибо за то, что поговорили со мной.
– Не за что, – отозвался я и бесшумно спустился по трапу.
Утром мы отправились на юго-восток. Кейо Конфитес и Кейо Верде остались за кормой, а к югу от нас на горизонте промелькнули Кейо Романо и Кейо Сабинал – в сущности, не острова, а вытянутые участки материка – после чего мы продолжали плыть вдоль побережья залива, минуя Пунта Матерниллос. Свинья не давала нам покоя. Ее оставили в шлюпке, но теперь она визжала, не умолкая.
– Давай я забью ее, опалю и соскребу щетину, – предложил Фуэнтес. – Это вынудит ее заткнуться и сбережет нам нервы.
– Я не хочу разводить грязь на палубе, – сказал Хемингуэй, стоя за штурвалом в рубке. – И не хочу останавливаться, чтобы ты занимался этим в шлюпке.
Фуэнтес покачал головой.
– Эта тварь сведет нас с ума, прежде чем мы доберемся до пещер.
Хемингуэй кивнул:
– У меня появилась идея.
„Пилар“ свернула на север к крохотному островку, казавшемуся белым миражем над синим морем. Он был вчетверо меньше по площади, чем Кейо Конфитес, его высшая точка выступала из воды менее чем на полметра. Он был практически лишен растительности, и подход к нему не был закрыт рифом. По моим оценкам, островок находился примерно в двадцати пяти милях от Конфитеса и в двадцати – от Кубы.