Колокол по Хэму
Шрифт:
– Наверное, прямиком на Кубу, – ответил Хемингуэй. – Разве что если мы подошли к островку не с юга, а севера.
– Мне уже доводилось видеть такое, – объяснил Фуэнтес. – Риф достаточно высок, чтобы остров не залило во время прилива… но если прилив сильный, то он – фьюить – исчезает.
– Бедная „cedro“, – сказал Грегори.
– Надо было оставить ее у кубинцев, – добавил Синдбад.
– К черту кубинцев, – заявил Хемингуэй. – Не будем задерживаться у Кейо Конфитеса и отправимся прямиком домой.
Мы не можем гоняться за „Южным крестом“
– Тебе опять придется день и ночь стоять у штурвала, Эрнест, – напомнил Гест.
Хемингуэй пожал плечами. Ибарлусия обсудил с мальчиками, как следует обозначить на карте клочок суши, который то появляется, то пропадает, и сошлись на названии „Сауо Cedro Perdido“ – „Остров потерянной свиньи“.
Вечером, на обратном пути к Кохимару, мне удалось на некоторое время уединиться с Хемингуэем на ходовом мостике. Я вынул шифровальный блокнот и показал писателю первую из перехваченных передач.
– Проклятие, – сказал он. – Ее точно передали с „Южного креста“?
– Тот же абверовский шифр, которым пользовался Кохлер, – ответил я.
Хемингуэй закрепил штурвал и поднес фонарь к блокноту.
ДВА АГЕНТА ВЫСАДЯТСЯ 13/8 ШИР 21°25 ДОЛГ 76°48 30“
23-00 U516 – Проклятие, – вновь сказал он. – 13/8 – это, вероятно, 13 августа, меньше чем через неделю. U516 – это номер подлодки, которая высадит двух шпионов. Надо взглянуть на карту, но мне сдается, что точка с этими координатами находится поблизости от Бахия Манати, Пойнт Рома или Поит Иисус.
– Именно так, – негромко произнес я. – Пойнт Рома.
Я уже проверил по карте.
– Почему ты не рассказал об этом раньше? – спросил Хемингуэй.
– Не было удобного случая, – ответил я. – Мы договорились не посвящать остальных в эти дела.
– Да, – произнес Хемингуэй, пристально глядя на меня в свете звезд. – Но… черт возьми, Лукас! – Он освободил штурвал и несколько минут всматривался в океан и темную массу приближавшегося берега. – Впрочем, неважно. Пойнт Рома – отличное место для высадки двух человек. Когда-то там был маяк, но он уже пять лет бездействует. Залив мелкий, но до самого мыса глубокая вода. Сахарную мельницу „Манати“ давно забросили, но ее дымовая труба отлично видна с океана, и, выбравшись на сушу, агенты могут дойти до шоссе по старой железнодорожной ветке.
Несколько минут я молча ждал, пока он раздумывал. Наконец он сказал:
– Мы не будем докладывать об этой шифровке, Лукас.
Я ничуть не удивился.
– В прошлый раз эти ублюдки из посольства и ФБР не поверили мне, – негромким, но весьма твердым голосом произнес Хемингуэй. – Теперь мы сами притащим им двух пленников и послушаем, что они скажут.
– А если пленники не захотят, чтобы их куда-то тащили? – спросил я.
Хемингуэй улыбнулся.
– Захотят, Лукас, поверь мне.
Некоторое время я смотрел в сторону земли. Сегодня волнение на море было сильнее вчерашнего, ветер дул к берегу, и мы мчались к нему, словно лошадь, которая спускается по крутому склону.
– Ну, в чем дело? – спросил Хемингуэй.
– Вы думаете, это всего лишь игра, – ответил я, не оборачиваясь.
– Конечно, игра. – Я только слышал его голос, но буквально ощущал, как он улыбается у меня за спиной. – Все хорошее, что мы встречаем в жизни, все трудности и даже невзгоды – это всего лишь игра. Да что с тобой такое, Лукас?
Я промолчал. На рассвете мы вошли в порт Кохимар.
Утро выдалось серым и дождливым. Я вошел в усадьбу через главный вход и постучал в дверь спальни Хемингуэя. Он открыл мне, стоя на пороге в пижаме. Его волосы были всклокочены, глаза сонно моргали. С разворошенной кровати на меня свирепо взирала большая черная кошка – кажется, ее звали Бойсси.
– Какого дьявола… – заговорил Хемингуэй.
– Одевайтесь, – велел я. – Жду вас у ворот в машине.
Хемингуэй вышел из дома две минуты спустя. У него в руках был пробковый термос. Я решил, что это чай, и только потом уловил запах виски.
– Может быть, теперь ты объяснишь, какого дьявола… – вновь заговорил он.
– Приходил мальчик, – сказал я, на высокой скорости ведя „Линкольн“ по раскисшей дорожке. Автомобиль выскочил в ворота, которые я открыл заранее, спустился по холму и помчался по шоссе в Гавану.
– Какой мальчик? – спросил Хемингуэй. – Сантьяго?
Один из…
– Нет, – сказал я. – Чернокожий, мы его не знаем. Будьте добры, помолчите минуту.
Заметив, с какой быстротой я гоню машину по залитым дождем дорогам, Хемингуэй более не открывал рта.
Через шесть миль, у конца длинного спуска, по которому Хемингуэй всегда велел своему шоферу Хуану ехать по инерции, я свернул направо на проселок. Боковые стекла сразу забрызгало водой и грязью. Дорога уперлась в скопление заброшенных хижин, стоявших у проросшего сорняком тростникового поля. Там нас ждал чернокожий юнец с мопедом.
Я остановил машину и вышел под дождь. Хемингуэй хлебнул из термоса, положил его на переднее сиденье и выбрался из салона.
За канавой виднелся второй мопед. Его наспех замаскировали срезанными ветвями, но переднее колесо влажно поблескивало в тусклом свете. Спрятать тело даже не пытались.
Сантьяго бросили в грязную канаву головой вниз. Под дождем его костлявые ноги казались белыми, к правому колену прилипли травинки, на левой ступне не было сандалии. Подошва была морщинистая, словно подушечка пальца после долгого купания. Я с трудом подавил нелепое желание надеть ему на ногу сброшенную сандалию.
Он лежал головой вниз в скрюченной позе, и тем не менее его глаза были покойно прикрыты, лицо запрокинуто, он чуть заметно улыбался, словно наслаждаясь каплями, текущими по его лицу. Руки Сантьяго были раскинуты ладонями вверх, как будто он пытался поймать эти капли. Его горло было разрезано от уха до уха.