Колокол
Шрифт:
Изнеможенно рухнув в постель, Майкл скоро обнаружил и другие причины, гнавшие сон. На следующее утро Имбер будут склонять газетные заголовки. Как бы ни была подана эта история, Майкл не обольщался иллюзиями относительно того, чем обернется она для общины. После такого катастрофического поворота событий обращаться за денежной помощью в ближайшем будущем просто невозможно. Не рухнуло ли все предприятие в целом — этим вопросом Майкл старался не задаваться. Время покажет, что можно спасти, и Майкл не терял надежды. Что более всего занимало его теперь — настолько, что он даже умудрился отодвинуть несколько в сторону неотступную мысль о Кэтрин, — так это неотступная мысль о Нике.
Питер
Мысль о Нике, раз уж она завладела им, начала поглощать его сознание; и часов около трех ночи он едва не встал, чтобы отправиться в сторожку. Он решил увидеться с Ником в самом начале следующего дня. С некоторым облегчением, которое на подсознательном уровне было скорее удовольствием, он чувствовал, что несчастья последних дней как бы проложили меж ним и Ником тропу. Временами ему едва ли не чудилось, что несчастья эти для того и задуманы были. Дарованная ему теперь возможность считать Ника разом и преступником и страдальцем делала просто необходимым разрушение барьера между ними. Молясь теперь за него, Майкл вновь испытывал то трудноуловимое чувство, будто их обоих не отпускает Господь, будто каким-то непостижимым образом Он переплетает нити их участия друг к другу. Теперь Майкл знал: он должен поговорить с Ником. В такой отчаянной ситуации он должен сполна сыграть роль того, кем и был на самом деле, — единственного друга Ника в Имбере. Вреда от этого — после всего столь ужасного — не будет, простая обязанность откровенно и напрямик поговорить с Ником наконец-то вменяется ему. Майкл с беспокойством спрашивал себя: а не вменялась ли и раньше ему эта обязанность, не закрывал ли он на нее глаза, но оставлял этот вопрос без ответа, и, внезапно обретя покой, с чувством облегчения и явной радости при мысли о том, что будет говорить завтра с Ником, он сладко уснул.
Следующее утро открылось по полной программе забот и треволнений. Майкл оставил отправку Кэтрин на Стрзффордов, при помощи Джеймса, а сам тем временем расправлялся с продолжавшимися телефонными звонками, один был и от епископа — тот читал в это время утренние газеты и горел желанием, чтобы Майкл составил письмо для «Тайме» для опровержения столь явно извращенных фактов. Было уже около одиннадцати, когда Майкл смог на минутку оторваться от дел. Почувствовав, что наконец-то можно уйти, он вышел из конторы, спустился по ступенькам на площадку. Ник вместе с Кэтрин ехать отказался. Но Маргарет Стрэффорд особо и не настаивала, поскольку держалась мнения, что Кэтрин в эту пору лучше будет без брата; да он и сам довольно-таки туманно объявил, что вскоре последует за ней. Майкл предполагал застать его в сторожке — по всей вероятности, в компании с бутылкой виски. Он не представлял себе, чтобы у Ника достало решимости, да и попросту сил для того, чтобы организовать скорый отъезд из Имбера.
Выйдя на площадку и увидев, каким голубым еще раз стало небо, как приветлив и ярок солнечный свет, он почувствовал, как затеплилась в нем надежда: ужасы, через которые все они прошли, растают, померкнут. Может, все еще и будет к лучшему. И когда нашло на него это чувство надежды, целительного провидения, он без огорчения или дурного предчувствия узнал его — оно всегда труднообъяснимым образом примешивалось к его старой-престарой любви к Нику, к острой радости вновь очутиться на пути, который ведет к нему.
— Эй, Майкл, погодите минутку, — раздался позади голос Марка Стрэффорда.
Майкл остановился, оглянулся и увидел Марка, который свешивался к нему с балкона.
— Джеймс хочет вас видеть, — сказал Марк, — он у себя в конторе.
Майкл повернул обратно. Особого желания видеться с Джеймсом у него сейчас не было, но он почти автоматически первоочередным делом признал зов Джеймса. Все прочее уже казалось ему потаканием собственным желаньям и в конечном счете частью его личных забот. Он пошел обратно, вверх по ступеням. Взбираясь по лестнице к конторе Джеймса, Майкл думал о том, как не похоже это на Джеймса — вызывать его таким вот образом. Когда Джеймс хотел его видеть, он обычно сам разыскивал его и, где бы ни находил, при всех излагал свое дело. Майкл подошел к двери, постучал и вошел.
Комната была небольшая и почти совсем пустая. Конторкой Джеймсу служил расшатанный дубовый стол во многих зазубринах, по обе стороны которого стояло по парусиновому садовому стульчику. Письма и бумаги горой лежали в ящиках на полу. Позади стола на стене висело распятие. Пол был некрашеный и ничем не покрытый, потолок — в паутине трещин. Звонкий осенний солнечный свет подчеркивал обилие пыли.
Когда Майкл вошел, Джеймс стоял позади стола и ерошил темные всклокоченные волосы. Майкл сел напротив него, Джеймс плюхнулся в свой парусиновый стульчик, тот охнул и провис.
— Кэтрин отправили нормально? — спросил Майкл.
— Да.
Джеймс старался не смотреть Майклу в глаза и перекладывал что-то с места на место на столе.
— Вы хотели меня видеть, Джеймс? — спросил Майкл. Он был поглощен своими мыслями и спешил.
— Да, — Джеймс помолчал, переложил все на прежнее место. — Простите меня, Майкл, это очень трудно.
— В чем дело? У вас такой расстроенный вид. Что-нибудь еще случилось?
— И да, и нет. Послушайте, Майкл, я говорить обиняками не умею, да вы бы и сами этого не захотели. Тоби все рассказал мне.
Майкл глянул в окно. Опять у него это странное ощущение deja vu. Где прежде все это уже случалось? В наступившем молчании мир, похоже, давал вокруг него слабую трещину — с виду он еще не менялся, но готов был вот-вот разлететься на куски. Беда постигается не сразу.
— И что же он рассказал?
— Ну, вы же знаете, что произошло между вами. Прошу простить меня.
Майкл глянул на распятие. Он еще не мог заставить себя смотреть на Джеймса. Глухое раздражение, странно сопутствовавшее ощущению полного краха, удерживало его в состоянии спокойствия и здравого смысла. Он сказал:
— Почти ничего не произошло.
— Это с какой стороны посмотреть, — сказал Джеймс.
В осенней дали прогремел ружейный выстрел. Мысли Майкла изумленно вернулись к Пэтчуэю и голубям. Тот реальный мир был теперь так далек. Он подумал: есть ли смысл давать Джеймсу свою версию этой истории? Решил, что нет. Оправдания и объяснения будут тут неуместными, к тому же у него и нет оправданий. Он сказал: