Колокол
Шрифт:
Майклу сразу захотелось уехать. Дел у него в Корте больше не было. Ничто его не удерживало. День он провел за сборами и телефонными разговорами и приготовился к отъезду ранним поездом на следующее утро. Дора должна была уехать попозже, поездом, на котором она могла с одной лишь пересадкой добраться до Бата. Она позвонила Салли, чтобы та ждала ее поздно вечером.
Дора, с тревогой наблюдавшая за приходом каждого письма от миссис Марк, поняла по возбужденному состоянию Майкла — еще до того, как он что-либо сказал, — что письмо это то самое. Она печально, но с чувством неизбежности ожидала, когда кончится ее житье с Майклом. Она любила его с тихой, безропотной безнадежностью. После стольких страданий и жестокостей сама недосягаемость его утешала. И она не могла заставить себя испытывать ревность к такому странному и несчастному существу, как Кэтрин.
Она не сожалела, что решила не возвращаться к Полу. И оттого, что Майкл ее в этом поддержал, испытывала огромное облегчение — у нее будто камень с души упал. Полу она писала длинные объяснительные письма. Пол отвечал сердитыми разглагольствованиями, ультиматумами в телеграммах и телефонными звонками, которые оканчивались всегда тем, что кто-то из них швырял трубку. По каким-то причинам, может быть, связанным с Майклом, он избавил ее от приезда собственной персоной. Он изложил ей — гораздо откровеннее, чем когда-либо прежде, — свою философию. Толковать ее двояко не приходилось. Дора относится к тому типу женщин, которым суждено то дразнить, то покоряться. Подразнила она его предостаточно, пора и покориться. Именно этого она и хочет, и она должна понять, что в этом ее истинное счастье. Независимость — это химера. Все, что произойдет, — она лишь заведет новую любовную интрижку. И стоит ли — раз она знает, что он без конца будет ждать ее, — обрекать его, а в общем-то и их обоих на эти непрестанные и бессмысленные страдания? Он прекрасно понимает, что, когда она забьет себе голову какой-нибудь очередной фантазией, она холодна и безжалостна, но все-таки он взывает к ее здравому смыслу и к тем остаткам воспоминаний о том, как сильно она его любила. И кстати — может он теперь получить обратно те два письма, которые он ей давал?
Дору трогали, но не пронимали эти сообщения. Она обдумывала их и отвечала неуклюжими опровержениями. Она также пространно ответила на письмо Ноэля. Ноэль извинялся за то, что побеспокоил ее своим появлением в Имбере. Теперь он понимает, что это было глупо. Жаль — если и ей жаль, — что газеты выставили Имбер на посмешище. Но ничего — правда свое возьмет. Его-то статья была подобающе сдержанной. Жаль ему — с той же оговоркой, — что Имбер закрывается. Однако это и хорошая весть — ведь, значит, Дора вскоре вернется в Лондон, и когда, ох, когда же они встретятся? За ней должок — ланч. Это он и имел в виду, когда говорил, что скучает по ней. Скучает он по ней и сейчас.
Дора ответила, что в Лондон не приедет. Когда-нибудь после она заглянет к Ноэлю. Теперь же она хочет побыть одна. Ей не хватает легкости его компании, но лихорадочного желания укрыться в его мирке она больше не испытывает. Она пыталась отвратить свои мысли и от Пола, и от Ноэля, и от Майкла. Это было нелегко. Она упаковала вещи, собрала все акварели, которые написала за последние несколько недель. Легла в постель, совершенно обессилев. Представила себе — как представляла каждую ночь — Пола, сидящего в одиночестве в своей роскошной квартире на Найтсбридже у белого телефона и ожидающего ее возвращения. Но последним ее воспоминанием было то, что утром Майкл уедет и, когда они встретятся вновь, он, по-видимому, будет женат на Кэтрин. Она уснула в слезах, но то были тихие, утешающие слезы.
Утро, как всегда, было туманное. Они прошли по платформе и сели на лавку. Туман медленными высокими бурунами клубился по полотну, и полей напротив видно не было. Воздух был сырой и холодный.
— А пальто зимнее у вас с собой? — спросил Майкл.
— Нет. Осталось на Найтсбридже. Ничего страшного — я не мерзлячка.
— Надо бы все-таки купить. Не можете же вы проходить всю зиму в этом плаще. Дора, ну позвольте мне одолжить вам немного денег. У меня ведь есть.
— Ну что вы, не надо! Я прекрасно проживу на стипендию, к тому же теперь у меня будет еще и временная работа в школе. Как не хочется, чтобы вы уезжали. Во всяком случае, поезд из-за тумана опоздает.
— Надеюсь, он опоздает ненамного. Маргарет встречает меня в Паддингтоне. — Майкл глубоко вздохнул.
Дора тоже вздохнула.
— А мои акварели уместились?
Она отдала ему три своих наброска Имбера.
— Я их положил развернутыми на дно чемодана. Они мне очень нравятся. В Лондоне отдам их вставить в рамки.
— Они того не стоят. Но я рада, что вам они нравятся. Рисовать-то я, по правде, не умею.
Майкл не стал ее разуверять. Они посидели немного молча, вглядываясь в туман и прислушиваясь, не идет ли поезд. День был как ватой обложенный.
— Не забудьте отдать ключ сестре Урсуле перед отъездом, — сказал Майкл.
— А что, кстати, будет с Имбером? — спросила Дора. — Кому он принадлежит? Забавно, раньше меня это как-то не интересовало. Мне казалось, он просто принадлежит нам, и все.
— Вообще-то принадлежит он на самом деле мне.
— Вам?
Дора обернулась к Майклу. Она была изумлена. И в мгновение ока ее быстрое воображение представило Корт преображенным: пестрящий цветами сад, украшенный и устланный коврами Длинный зал, полный, согретый, людный дом, превратившийся в очаг для Майкла, Кэтрин и их детей. Видение было мучительным.
— Это наше старое родовое поместье. Правда, многие годы мы не могли жить в нем. А что будет с ним? Оно будет в бессрочной аренде у монастыря.
— У монастыря? — у Доры вырвался вздох облегчения. — И что же они с ним будут делать?
— Жить в нем. Им давно не хватает места.
— Так что — Имбер-Корт окажется на территории монастыря? Дом, озеро — все-все?
— Да, полагаю, что так.
— Но это же совершенно ужасно! Майкл засмеялся:
— Они просто поменялись ролями. В былые времена монастырь был диковиной на землях Корта. Теперь Корт будет диковиной на землях монастыря.
Дора встряхнула головой. Она представить себе не могла — как это Майкл может вытерпеть, чтобы не жить там, пусть даже место рушится у него на глазах. Туман прорезал далекий шум поезда.
— О Господи, вот и ваш поезд.
Они поднялись. Поезд подъехал к платформе.
Народу в нем было мало, и Майкл сразу нашел пустое купе. Он поставил чемоданы, открыл окно и, выглянув из него, смотрел на Дору. Она, казалось, вот-вот расплачется.