Колокола (сборник)
Шрифт:
— Землянка! — снова сказал радист.
Вот она. Стоит в котловине, защищающей ее от ветров. Впереди неясно виднеются горы — хребет Тунтури. К землянке ведет настоящая, вытоптанная людьми дорога.
— Не отставайте! — захлебываясь, говорит наш маленький капитан. Он, возглавляющий шествие, устал, может быть, сильнее нас.
Стук в дверь (военная вежливость). Двери распахиваются. На пороге — солдат-вестовой.
— Товарищ майор, к нам гости, гости, товарищ майор! — обрадовавшись, кричит вестовой.
Мы в сенях.
Но, видно, даже землянке не уберечься от талых вод. Под ногами нашими в сенцах широченная лужа. Мы оглушены теплом. Вот печка... Вот чайник... Из его носика валит пар.
— Нет, удивительно все же, — вдруг говорит мне наш маленький капитан, — как это вы ухитрились нанести в жилье на сапогах столько грязи? Простите, товарищ майор. Они у меня совсем одичали в тундре. Медведи! Медведи!
Мои сапоги и на самом деле, как будто опомнившись оттого, что им больше не шагать, расплакались на свой лад. Сапоги мои плакали мутной водой.
Сев на пол, я принялась побыстрее стаскивать их. И вдруг случилось немыслимое, чудесное! Хозяин землянки встал на одно колено и стащил с моих ног измокшие, измызганные сапоги.
Он сделал это с выражением величайшего простодушия и вместе с тем почтительности, будто в моем лице приветствовал всех на земле женщин. Всех женщин, шагающих в сапогах.
— Сева, дай-ка мыло, дай полотенце и побыстрей собирай на стол. Действуй!.. Сахару. Хлеба. Шпику.
— И тушенку, товарищ майор?
— А как же! Ясное дело. Все собирай. Есть тушенка — давай тушенку.
Стол был накрыт газетой, чистой старой газетой.
В слюдяное окошко глядела тундра. Но кто же думал о ней? Мы пили чай.
Добро и робко косились в сторону моих иззябших рук глаза майора.
Он был почти совершенно лыс. В его бровях поблескивали сединки. Из-под измятых, усталых век глядели глаза, желтоватые и усталые, глаза с хитрецой.
— Сева, — вдруг сказал майор вестовому, — приготовь-ка для гостьи яичницу! Слыханное ли дело — девушка! В нашей землянке — девушка! Гостья!.. Чествуй. Изжарь яичницу.
Бодрясь, расхохотался наш маленький капитан, решив, что майор острит. Его смеху вторили радист и матросы, Откуда здесь, где не бывает птицы, взяться яичнице?
— Сию минуту! — весело подхватил вестовой. — Раз такое прекрасное чудо, как девушка, будет яичница.
Из красного света коптилки выплыли две руки. На широких ладонях лежало четыре пестрых больших яйца.
Далеко от нас, на склонах крутых и отвесных гор, вьет свои гнезда птица гагара. Взобравшись на эти склоны, добыл яйца гагары молодой и ловкий солдат-альпинист.
— А как звать-то вас?.. Для памяти... Для примеру... — спросил вестовой.
Я сказала.
Оно, мое домашнее детское имя, лежало там, за пределами тундры, за пределами войны — там, где птицы вьют свои гнезда не только на скалах. Они вьют их, помнится, на деревьях.
Широко и добро улыбнулся этому неожиданно сорвавшемуся у меня короткому имени пожилой хозяин землянки — майор. И вдруг он сказал:
— А красивое имечко. Очень славное... Я, знаете, получил из дому письмо. Жена запрашивает, как наречь нашу дочь...
— С вас пол-литра! — сказал радист.
— Сердечно вас поздравляем, — подхватил наш маленький капитан.
Вестовой поставил передо мной яичницу. От нее шел пар.
— Здоров заливать, — чуть слышно шепнул мне. на ухо вестовой. — Нет у него жены. И нету детей. Очень даже большая случилась беда. Всю его семью... того... убили фашисты.
— Ешь давай!.. Нажимай на яичницу, дочка, — не расслышав его и переходя на «ты», сияя сказал майор.
Через час мы собрались в дорогу.
— Ни пуха вам, ни пера. Хорошие, храбрые вы ребята, право, — ободрил нас хозяин землянки.
— Можно мне поцеловать вас?.. Если, конечно, можно? Потому что я очень люблю яичницу.
— Что это значит?! — заорал наш маленький капитан. — Где элементарная военная дисциплина?.. Уж вы нас извините, товарищ майор. Они у меня совсем одичали в тундре! Медведи, медведи!
Увидев на равнине бредущих впереди людей, враг принялся энергично стрелять по живой цепочке. Пули снайперов с коротким и нежным стуком ударялись о валуны. Однако солнце било немецким снайперам прямо в глаза. Яркое, оно лишало их нужной прицельности.
— Надо разбиться на группы, — сказал наш маленький капитан. — Такое скопление людей подозрительно для противника. Я пойду вперед и возьму с собой пятерых подносчиков. Вы пойдете следом, Васильев... Кстати, вы отвечаете мне за сохранность и жизнь переводчицы. Ясно?
— Ясно. Кроме прочего, я отвечаю за сохранность и жизнь переводчицы.
— Пошли, — сказал наш маленький капитан.
Нас стало пятеро. Мы залегли в траншее. Ребята поставили на землю аппаратуру и закурили. На дне траншеи была ледяная вода, а за бортом траншеи — равнина в ржавых воронках. На снегу виднелись комья свежей еще земли и осколки черного камня.
Долго курят ребята. Мы ждем. Чего мы ждем? Но этого я не знаю. Вокруг все то же: тундра с черными валунами, неглубокие ржавые впадины, осколки камней и огромное небо с очень светлым холодным солнцем.
— Я добыл себе невесту с козой, — сев на корточки и пригибая голову, шепотом весело рассказывает радист. — Мне очень даже полезен стакан хорошего молочка в условиях Дальнего Севера... А? Как, ребята, по-вашему?.
Матросы прыскают со смеху. Все знают, что никакой невесты у него нет и что в Полярном нет ни одной козы.