Колокола (сборник)
Шрифт:
P. S. Из Африки отправлю посылку. Не плачьте. Больше мужества.
У телеграфного окошечка стоит Пауль из местного радио (тот, что собирался забросить ей как-нибудь вечером мышеловку).
— Здравствуй, Пауль, — сияя улыбкой, говорит Кира.
— Что с тобой, Кира? Что у тебя в карманах? Селедка, что ли?
— Сардины, — улыбаясь все веселее и победительней, отвечает она. — Я люблю сардины. Ну, бывай...
У КИНОБУДКИ
Сутуловатая, высокая девочка поднимается по лестнице клуба, разматывая платок...
— Привет, товарищ механик. Меня зовут Кирой. Кирой Зиновьевой.
— Ну и что? — хрипловатым баском отвечает он. — Допустим, ты Кира или Сапфира. Так что из этого вытекает?
— Я к вам за личной помощью... Понимаете?! — громким шепотом говорит она.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Рядового Костырика, Всеволода Сергеевича, просят пройти по важному делу к будке киномеханика. (Пауза.) Если в зале находится рядовой Костырик, то его срочно просят к будке киномеханика.
Солдат Костырик не появляется у будки киномеханика.
Кира ждет, она приказывает себе успокоиться, расстегивает пальто....
«А вдруг он сегодня «дневалит»? А вдруг я прожду шесть сеансов и не дождусь?..»
Ей становится страшно.
А на экране, которому ни до чего нет дела, — рука ребенка, зажавшая ломоть хлеба, крыша отчего дома... Школьный учебник, переплетенный руками отца... Бежит по улице девочка и кричит: «Мама!»
Кира принимается плакать. Осторожно катятся слезы по Кириному лицу. Она дышит широко раскрытым ртом — боится всхлипнуть, чтобы не раздражать механика.
И вдруг его шершавые пальцы уверенно и нагловато приподнимают ее подбородок. В темноте кинобудки хриплый голос механика шепчет:
— Коза.
«Ну и пусть, пусть! А я как будто не замечаю! Он не схватил меня за подбородок. Он не сказал: «Коза»!
Неподвижность Киры подсекает инициативу механика.
Картина идет к концу. Девочка вытирает лицо ладонью.
В зале — свет.
Механик, уверенно улыбаясь, глядит в ее заплаканное лицо.
— Скажи-ка мне, отчего девчонки так любят реветь?
Кира молчит. Она натянуто улыбается.
— Рядового Костырика, Всеволода Сергеевича, просят к будке киномеханика... Если в зале находится рядовой Костырик, его просят подняться на третий этаж и подойти к кинобудке.
Стучат по ступенькам тяжелые сапоги солдат, на нижней площадке слышится говорок...
— В чем дело? — сердито спрашивает чей-то молодой голос, обращаясь к Кириному затылку. — Кто меня вызывал?
...Скрипнул под Кирой стул... Не выдержав тяжести ее шубки, он осторожно свалился на пол...
Они стояли друг против друга, глядя в лицо друг другу. А между ними — как баррикада — упавший стул..
Вот уже больше двух месяцев, как
По вечерам, в часы, свободные от вахт, ребята играли в шахматы. Костырик слыл одним из лучших в части шахматистов.
...Он был молчалив и тих. Быть может, майор — начальник подразделения — не обратил бы на Севу Костырика внимания о с о б о г о, если б не получил от Александра Степановича обещанного письма.
На территории подразделения должны были строить здание небольшой читальни.
— ...Вы... одним словом, если не ошибаюсь, вы, кажется, строитель, Костырик? — не глядя на Севу, спросил майор.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Что ж вы не отвечаете? Или боитесь взяться?.. А я хотел поручить вам одну строительную работенку...
— Да, да!.. Я строитель, строитель, товарищ майор!
Костырик спроектировал небольшое здание читальни, сделал продуманные рисунки будущей внутренней отделки ее...
— Вот это называется «подвезло»! — ликовал майор.
— А мы не будем еще чего-нибудь строить?
— А как же, как же! Не без того... Строительного материала хватает, рабочие руки в наличии... Почему не строить! Но имейте в виду, Костырик, вы в ответе за все. Нам нужен не только проектировщик, нам нужен хороший прораб. Понятно?
— Так точно. Понятно.
При постройке читальни Сева работал прорабом и штукатуром.
— Чего грустишь, Всеволод? — спрашивал Костырика парнишка-солдат, с которым он подружился. — Я отслужу военку и только-только думать еще начну, какую избрать специальность... А ты отгрохал, отзанимался... Осталось только добить дипломку! Опять же тебе, как солдату, разные льготы...
— Не надо мне никаких льгот!
Жизнь шла. Восстанавливалось его внутреннее здоровье. Все, что было связано с Кирой, отступило далеко назад.
...И лишь во сне приснились ему однажды длинные ветки осоки, полоскавшиеся в неглубоком озере. Озеро отражало серые облака...
Ее не было рядом. Но во сне он чувствовал незримость ее присутствия и весь был наполнен любовью и чувством счастья... Он слышал рядом с собой ее смех и дыхание. И говорил: «Уходи, Кира!»
«Хорошо. Я уйду, уйду!» — отвечала она.
И не уходила.
И он боялся, что вот сейчас она отстранится, уйдет... Боялся пошевелиться.
«Что-то мне приснилось счастливое?! Я был счастлив!»
Однако всей силой сознательной воли он не хотел и думать о ней. Боялся иррациональной силы, которую люди зовут любовью.
Шли дни. Он получал из дому письма.
«Сняли хороший урожай яблок».
Ни слова о Кире.
ЛЮБЛЮ
Он был чисто выбрит, одет в шинель и шапку-ушанку. (Все сидевшие в кинозале были в шапках-ушанках, никто из солдат не снимал шинелей.)