Колокола (сборник)
Шрифт:
ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ
Земля раскаялась. Пожалела людей, которым принесла и беды и горе. Потеплело. Как оно и положено, заблестели оконные стекла. Потемнел снег. Вода потекла с крыш, принялась долбить тротуары. «Кап-кап; свет-свет; побыстрей-побыстрей; так-так». (Ждите к вечеру гололедицу.) Из белизны выпархивали влажные темные пятна деревьев. Их разутые и раздетые ветки причудливо пересекали небо.
...Звонкие голоса детей; скрип полозьев по снежной горке; стук шагов, не смягченных снегом; смех; верещание капель... А всем все равно... Не остановятся, не раззявят рты, по-одумаешь, оттепель (смотрите
Погодите-ка... Вот один, который все же раззявил рот: он сидит у дверей своей мастерской, надев короткую куртку и модную меховую шапчонку, наподобие пирожка. В стеклах его пенсне отражаются времена года.
Часовщик не хозяин времени, он всего лишь его слуга. Однако гляньте на его блещущее пенсне! Он умеет жить, и неплохо жить... Умеет красиво блестеть очками!.. Как здорово он умеет!
Светлая мгла ютится только в пассаже — здании с навесом, который подперт не идущими к делу колоннами коринфского ордера. Но если податься влево, — из переулка, бегущего от центральной улицы, навстречу выйдут красивейшие развалины.
Часовня!
А может, вовсе и не часовня. Может, бывший костел. Костел или церковь...
Из зыбких теней, какие возникают только на ярком дневном свету, выпархивает таинственность недостроенного. В обрушившихся камнях читается множество форм, из которых как бы ни одна не договорена.
Под закомарами — фрески. Они в хорошей сохранности: роспись древнего мастера, должно быть, открылась вновь, когда осыпалась штукатурка, наложенная на фрески при реставрации.
Из рамы поздних напластований, снесенных ветром и снегопадом, выступает ярко-синий платок на черных вьющихся волосах, глаза удлиненной формы — до того безмятежные, что кажутся лишенными выражения, девичий полуоткрытый рот... Плечи — покатые; рука, поддерживающая младенца, скрыта еще не осыпавшейся штукатуркой.
Переулок узкий, горбатые улицы вымощены булыжником. Дома отбрасывают на землю островерхие тени.
Напротив развалин, в одноэтажном доме, — певческий клуб. Так и написано: «Певческий клуб». По-русски.
Играют гаммы. Странный звук... Не фортепиано, а фисгармония... Небось досталась клубу от какого-нибудь старого монастыря.
Конец переулку. Впереди — литая парковая ограда. Вот он — домишко Жанны, увенчанный флюгером — «Пеки-Буком».
Дверь подъезда широко растворена, оттуда выносят мебель. У фасада стоит грузовик, у грузовика — хлопочущая хозяйка, одетая в стеганку и пуховый платок.
— О-о-о!.. Зольдат! Извините, месье зольдат...
— Здравствуйте! Кира дома?
— ...?!
— Вы, кажется, переезжаете?
— Да!.. Нам дали новый квартира... Посередине город. В красивый дом.
— Можно подняться?.. Я бы хотел оставить Кире записку.
— Разве месье зольдат не знает, что Кири нет, что Кири уехал?..
— Я... Я ничего не знаю. Я... я болел. После той ночи... В общем, я только сегодня вышел на улицу. В первый раз... А когда уехала Кира?
— Ах, у меня такой нехороши память... Я все забыл, даже адрес наши дорогой Кири...
— Могу вам дать ее адрес.
— Нет, месье зольдат. Вы не можете дать ее адрес... Кири уехала на острова... О-о-о! Вы, кажется, огорчились?.. Вам не нравятся острова? Так красиво на острова!..
— Простите, пожалуйста... А Кира... Она ничего мне не написала?
— Ньет! — расширив глаза, ответила Жанна и отошла в сторонку. В кузов грузовика укладывали никелированную кровать и обеденный стол. — Извините, месье зольдат... Бедны, бедны месье
Тем временем молодой парень, внук Жанны, осторожно вынес на улицу странный пакет: голубые и розовые изразцы... останки старого очага.
— Познакомьтесь... Мой внук!
И Жанна ласково улыбнулась. Она улыбнулась, и сделалась очень заметна щербина на подбородке, вмятина, след ушиба или ранения.
— О-о-о, месье зольдат! Не надо так огорчаться... Жизнь, он такой большой... И такой красива... Вы — молод. Время придет — зольдат построит прекрасный город; дворец для хор... Вы ведь будете архитектор?.. Вернитесь, вернитесь, месье зольдат!.. Кири мне дал для вас одну вещь. Вот это кольцо. Кири сказал: «Если придет зольдат — отдайте ему на память это кольцо. Бирюза — победительный камень». Возьмите, месье зольдат!.. И постройте город, чтоб много высоких, много красива, высоки дом!
...В клубе шла спевка. Что-то у них не ладилось. Голоса умолкали. И вдруг — опять:
...Пушки бьют по живому солнцу!.. [1]Тишина. Фисгармония. Хор.
...Есть на свете сильнее чудо: Рафаэль написал мадонну...Тишина, фисгармония. Хор.
...Рафаэль написал мадонну. Незапятнанный свет зачатья На прекрасном ее лице...1
Стихи С. Острового.
Тишина. Фисгармония...
...Погиба-ают седые звезды, Серый мамонт вмерзает в скалы. Острова умирают в море, А любовь Остается Жить... ...Топчут войны живую зелень. Пушки бьют по живому солнцу...Пробежала девочка. Покатился по грязной мостовой яркий мяч. Прошла старуха, толкая перед собою стул на полозьях. На его сиденье — кошелка. В кошелке — овощи. Полозья взвизгивали по оголившейся мостовой. Матрос. Солдат. Две школьницы, размахивающие портфелями... Но вот впереди чьи-то ноги в красных чулках — большие... Лодыжка, тонкая, походка подросточья, правая нога ступает чуток косолапо. На дороге — камешек, нога осторожно толкает камешек...
...Кира!
Сева закрыл глаза. И полетел вверх. Он мчался со скоростью света.
...Качнулась ветка, послышался смех; в его руках целлофановый мешочек с картофелем; пузырится сельтерская вода в стакане; лестница; стерня в том поле, что бежит от дома родительского к полотну железной дороги; взлет ручного фонарика...
Сева раскрыл глаза.
Ноги в красных чулках и стоптанных полуботинках отошли вперед всего на один шажок. (Ведь он летел со скоростью света!)
Девушка впереди была ростом пониже Киры и шире ее в плечах.