Шрифт:
Предисловие
Сказка сказке – рознь. Есть сказки, которые не дают почти ничего ни уму, ни сердцу и заключают в себе только какую-нибудь лишенную всякой идеи фантастическую фабулу. Есть другие, которые возбуждают в юных читателях добрые чувства, дают им ряд ценных поэтических картин, наводят на размышления, заставляют детское сердце откликаться на переживаемые героями радости и страдания и, по образному выражению проф. Вагнера (Кота Мурлыки), «ведут к добру, сеют отвращение к злу».
К числу сказок этого последнего рода принадлежат сказки финско-шведского писателя, профессора Захария Топелиуса. Эти сказки, переведенные теперь на все европейские языки, пользуются повсюду такой же славой, как известные сказки знаменитых сказочников Андерсена, Асбьернсена, Гримма, Гауффа, Перро и др., и заняли во всемирной детской литературе весьма видное место.
Захарий
Литературная деятельность Топелиуса началась очень рано: еще мальчиком он стал писать стихи. Впоследствии он выпустил четыре сборника стихотворений, которые имели большой успех в Финляндии, в особенности сборник «Полевые цветы». Кроме стихотворений он написал много рассказов, научных очерков, театральных пьес, книг для детского чтения и пр. Громадной популярностью пользуются в особенности его «Рассказы фельдшера», в которых, в ряде ярких картин, передана шведская история. Но самую большую известность доставили Топелиусу его сказки, которыми в Финляндии зачитываются все – и дети, и взрослые. Трудно найти хотя бы одного грамотного финна, который не знал бы сказок проф. Топелиуса и не восторгался бы ими.
Из Финляндии слава сказок Топелиуса перешла в другие страны и сделала их популярными и любимыми среди детей разных народов. Героями сказок Топелиуса являются большей частью финны, но общечеловеческие черты этих героев в одинаковой мере свойственны и другим народностям, а потому и интерес сказок отнюдь не теряется, несмотря на их, так сказать, индивидуальный финский характер.
Отличительная черта большинства сказок Топелиуса – искренняя религиозность, соединенная с высокой поэзией, картинностью и глубиной мысли. При этом все сказки Топелиуса проникнуты бодростью, твердой надеждой на лучшее будущее и тонким юмором.
По своему характеру и содержанию сказки Топелиуса – сказки серьезные, но они написаны так живо, тепло и талантливо, таким ясным, простым, понятным и в то же время изящным языком, что являются одинаково доступными детям всех возрастов.
Известная поборница детского чтения, X. Алчевская, в своем труде «Что читать народу», разбирая в отдельности ряд сказок Топелиуса и проверив впечатление, которое производят эти сказки на детей, говорит: «Мы горячо рекомендуем сказки профессора Топелиуса всем тем, кто искренно дорожит возможностью поселить в душе ребенка религиозные верования, соединенные с любовью к человечеству и идеалами добра и правды». Эта рекомендация вполне совпадает с мнениями, которые высказывают о сказках Топелиуса иностранные педагоги и критики.
Колокола
Они звонят себе да звонят эти великолепные, большие, звонкие колокола; их звон провожает мертвых к месту вечного успокоения, а живым напоминает о молитве Всемогущему, дух которого витает под сводами храма и во всей вселенной. Они звонят да звонят, призывая к молитве и миру, к добрым делам и покаянию; послушай, как ясно раздаются их звуки далеко по воде и земле! Когда ты слышишь их – звонят ли они к горю или радости – то благодари Бога в глубине души твоей за то, что Он так часто стучится в твое сердце, говоря тебе: «Приди ко мне!» Ведь это именно и твердят колокола изо дня в день: «Приди к Богу, приди, приди, ты бедное, заблудшее дитя, приди к Богу!» Их звуки льются к тебе с вышины небес, точно так же, как свет, тепло и все хорошее и прекрасное, исходящее от Бога с небес. Потому-то прислушивайся к звону колоколов и помни, что они говорят тебе, тогда звуки эти снизошлют на тебя благословение, будь этот звон к жизни или к смерти.
Где-то (я знаю где, но ты должен сам угадать) стояла старая церковь. Церковь эта была меньше церквей, которые строятся в наше время, и сложена она была из камней, да из таких огромных, что трудно было представить себе таких сильных людей, которые могли бы поднять эти глыбы на такую вышину. У церкви была очень крутая крыша, на которой галки вили себе гнезда, а окна были маленькие и низкие с раскрашенными стеклами, уцелевшими еще с тех пор, когда Финляндия исповедывала учение папы. Внутри были картины до того истлевшие, что невозможно было различить красок. Изображения Девы Марии, Младенца Иисуса и двенадцати апостолов были сделаны из дерева; некоторые из этих изображений были когда-то позолочены, но теперь только и видно было, что паутину на головах святых да остатки позолоты на бородах апостолов.
Понятно, что церковь была очень старая. Никто даже не знал, когда она была построена; много поколений спало вечным сном на церковном погосте, но ни одно из них не знало более другого. Когда кого-нибудь спрашивали, как стара церковь, отвечали, что она немногим моложе мира, так как ее строили великаны… Хорош ответ; от него поумнеешь!
Но теперь поговорим о колоколах.
Над церковью возвышалась башня, которая была так высока, что если взойдешь на самую вершину да еще встанешь на цыпочки, то видно было семь верхушек других церквей. Около самой башни находилась колокольня, но она была гораздо ниже, что, впрочем, само собой разумеется, так как редко двое великих могут ужиться рядом. Колокольня была деревянная, выкрашенная красной краской. Когда-то ее
Маленький колокол имел также свою историю, хотя и не такую удивительную. Когда окончилась война, народ опять стал собираться в старой церкви, но не было колокола, который призывал бы их к молитве, потому что в то время большой колокол еще лежал на дне озера всеми забытый. Откуда взять денег для нового колокола? Поселяне стояли да раздумывали, почесывая за ухом, что у нас всегда принято делать, когда надо основательно обдумать какое-нибудь серьезное дело. Но женщины и девушки знали, что делать. Они принялись прясть и ткать. Прялки жужжали день и ночь, и день и ночь челн, как стрела, летал через тонкую основу. Таким образом наработали они несколько сотен локтей [1] тончайшего полотна и думали, что этого-то уж наверное хватит на покупку нового колокола. Бедные! Они не знали, что металл дорог, а мастер, пожалуй, и еще дороже. Когда они предложили свое полотно мастеру в Стокгольме, то он давал им в обмен обеденный колокол, точь-в-точь такой, в который обыкновенно звонят на кораблях, когда каша подана и краснощекий повар, вооруженный большой ложкой, стоит в дверях кухни. Что было делать? Нельзя же было повесить на колокольню обеденный колокол! В это время королевой в Швеции была Ульрика Элеонора. До нее дошли слухи о полотне и колоколе, и ей очень понравилась предприимчивость финских женщин и девушек. Недолго думая, засадила она своих фрейлин прясть и ткать, и сама пряла и ткала вместе с ними. По всей вероятности, благородные дамы сморщили-таки свои носики, но в те времена делалось многое, что теперь казалось бы невозможным. Все, что таким образом было спрядено и соткано, купила королева, а деньги были тотчас же отосланы колокольному мастеру. И вот приобретен был, наконец, колокол, немногим меньше большого, но зато гораздо блестящее. А когда в первый раз раздался его ясный звон, то женщины плакали от радости, девушки набожно складывали свои руки, и все горячо благодарили Бога и добрую королеву; что же касается до того, что они сами сделали – это они считали такими пустяками, о которых не стоило и вспоминать.
1
Локоть равен приблизительно 3/4 арш.
Это – история колоколов. А теперь мы будем говорить о Лизе, дочке сторожа.
Ее отец, здоровый, плотный мужик, был сторожем, а вместе с тем и пономарем сельской церкви. По воскресеньям, после того как он отпирал церковные двери, он отправлялся тотчас же на колокольню, предоставляя прихожанам самим заботиться о себе. Ух, что за звон раздавался тогда! Тут-то маленькая Лиза потихоньку прокрадывалась вслед за отцом вверх по лестнице. Первое время ей попадали шлепки за такое преступление, но вскоре к этому привыкли, и Лиза быстро взбиралась по высокой лестнице, не глядя ни направо, ни налево. Там она тихо сидела и смотрела молча, как тяжелый, громадный колокол начинал раскачиваться: сперва он делал маленькие размахи, потом все шире и шире, язык начинал качаться, как маятник в стенных часах, и бум-м-м! ударялся о колокол, и из самого сердца металла вырывался могучий звук, который разносился далеко кругом. Все выше и выше взлетал колокол, пока, наконец, не заносился так высоко, что опрокидывался и на мгновение оставался неподвижно, как бы раздумывая, остаться ли ему в таком положении или упасть, но затем со звоном падал вниз и снова взлетал по другую сторону перекладины. И что за звон стоял в воздухе, что за треск раздавался по всей колокольне! Казалось, все стены готовы были обрушиться. Но как раз под самым серо-желтым колоколом сидела на скамеечке маленькая белокурая девочка; она молча улыбалась, и никогда не приходила ей в голову мысль, что колокол мог обрушиться на ее голову, как гора, так что от нее не осталось бы и следа.