Коломбине дозволено все
Шрифт:
ЛАРИСА. Но-че-вать???
Это в операцию «Вокал» никоим образом не входило.
ЛЮДМИЛА. Я должна в этом убедиться! Понимаешь? Ну?…
ЛАРИСА. Едем!
У нее хватило нахальства не только одеться в присутствии спящего Соймонова, но и, уходя, погасить ночник над его головой.
К дому Ники они прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасло окно Никиной кухни, а яркий свет в другом окне сменился приглушенным.
ЛАРИСА. Очень может быть, что он уже ушел.
ЛЮДМИЛА. Давай поднимемся! Вдруг мы что-нибудь услышим?
ЛАРИСА.
ЛЮДМИЛА. А если мы услышим нечаянно?
Это был веский аргумент. Велев шоферу обождать, коллеги поднялись на последний этаж, и там Людмила, к великому изумлению Ларисы, правильно определила Никину дверь.
Она оказалась полуоткрытой. Такое за Никой водилось, и нередко замок лишь утром захлопывала добрая соседка. А тут еще сквозняк вмешался и приоткрыл дверь еще шире. Людмила, приняв это за приказ судьбы, скользнула за порог, напомнив этим движением Ларисе, как осторожно входила рыжая незнакомка к Асе на кухню.
Уже и тогда Ларисе было достаточно неприятно. Она протянула руку во мрак прихожей, нашарила Людмилин рукав и стала вытаскивать ошалевшую от ревности коллегу обратно на лестницу. Но та воспротивилась и вдруг застыла, прислушиваясь. Вслушалась и Лариса – и все поняла…
Противно ей стало – чуть ли не до тошноты от сознания пошлости ситуации. Злость охватила – и на дуру Людмилу, и на безответственную Нику, и на себя – за то, что вот лезет в грязь какую-то, и ни удержаться не может, ни действительно окунуться туда с головой и забыть обо всем на свете!
С неожиданной силой Лариса вытащила Людмилу на лестницу. И унесло их такси подальше от Никиного вертепа, и молча они расстались у Ларисиного дома.
Пытаясь взять себя в руки, Лариса зажгла свет на кухне и присела к столику, голову – на руки. Сидела она так долго, а когда распрямилась – увидела ожерелье из малость подсохших, но все еще ярких плодов шиповника. Висело оно на ручке стенного шкафа, и Лариса не помнила, как оно туда попало.
Ожерелье дразнило чем-то несбыточным. Не тем Карнавалом, в котором, как наивно полагала Лариса, испортилась Ника, а чем-то еще… Словом, загляделась на него Лариса и поняла, что одно ей остается – стиснув зубы, сражаться дальше за подлеца Кологрива, раз уж начала. А иначе не за что будет ей себя уважать.
Утром Лариса выпроводила недовольного Соймонова и позвонила Нике. Та безукоризненно деловым тоном доложила, что только сейчас сплавила Кологрива.
ЛАРИСА. Что это тебя так занесло?
НИКА. У тебя ко мне претензии?
ЛАРИСА, Да мы вроде так не договаривались.
НИКА. Ерунда. Коломбине дозволено все. Так вот, насчет «моря нежности»! Слюняв он, как телок, вот тебе и все море. И толстый.
ЛАРИСА. Ко-ло-грив?…
НИКА. Ну, когда в пиджаке, то не очень. А без – так у него порядочное пузо намечается. И, кстати, лысина.
ЛАРИСА. Отродясь у него не было лысины!
НИКА. Отродясь у него и зубов не было. Однако ж выросли.
ЛАРИСА. И почему нам кажется, что эти гады вечно будут
НИКА. Вечно молодыми могут быть только Коломбина и Арлекин.
ЛАРИСА. Что же ты польстилась на этого – толстого и лысого?
НИКА. Так нужно было. Я же сказала – хандра.
ЛАРИСА. Ничего себе лекарство… Ну и как? Помогло?
НИКА. А ничего. Даже не противно. Воистину – ничего. Убедилась, что еще один меня желает, и все мгновенно забыла.
Ларисины упреки на Нику никак не подействовали. Ну что такого натворила сумасбродная певунья? Позволила себе еще одно приключение? Но не младенца же невинного она совратила! Тридцатилетнего мужчину средней степени блудливости. И никто никому ничего не обещал. Но Ларисе мешало ощущение той грани допустимого, которую каждая женщина сама себе устанавливает.
НИКА. Стало быть, буду от него скрываться, пока ты не провернешь операцию «Боевой ишак».
ЛАРИСА. Думаешь, после твоего фокуса у меня что-то получится?
НИКА. Да у твоего Кологрива индивидуальность так устроена, что не может он просидеть с женщиной наедине полчаса и не захотеть ее!
И дальше их разговор продолжался в том же духе. Лариса бодро язвила, потому что нельзя же всерьез относиться к тому Кологриву, чей блудливый образ фигурировал в разговоре! А в душе ей было страшно неловко за искренность своего увлечения.
Аморальщинкой припахивает сюжет моей повести?
Стало быть, подобные истории и не случаются, что ли? Служебные романы – банальность. Амурные приключения одиноких женщин – мы выше этого. Поиск партнера методом проб и ошибок – элементарная распущенность.
Но счастливую женщину, которая любит и любима, никаким стихийным бедствием не заставишь изменить избраннику. Все женщины по натуре склонны к единственно возможному варианту и век бы не искали разнообразия в личной жизни. А раз возникло это разнообразие, при котором женщина пытается выйти замуж за одного, мечтает при этом о другом, а оказывается в результате с третьим, значит единственный и неповторимый вариант не состоялся. Но счастья-то хочется!
И Лариса к нему стремится, и Ника стремилась… Стоп! А кто виноват в ее похождениях?
Кого она любила пылкой и беззаветной любовью? Да уж слишком у нее все получалось бестолково, беспокойно, неразумно. Кто шарахнулся от ее нелепой страсти? А десять лет спустя забрел поужинать в «Асторию», где на подмостки вышла ослепительная Ника в пестром наряде, спела две огненные песни, а, уходя, заметила – кого? Мигом все вспомнилось – и главным образом то прекрасное, что могло бы случиться, а вот не случилось. Кто, не узнав ее, обрадовался тишине и вернулся к тарелкам? Так что, взяв себя в когти, вернулась Ника и продолжила свои песни, такая гордая и такая доступная для любого, кто догадается обхватить покрепче и прижать к себе, да так, чтобы ничего она не видела и не слышала хотя бы несколько минут. Кологрив так Кологрив. Ринулся бы на нее сдуру среднестатистический Соймонов – и ему бы не отказала…