Коломбине дозволено все
Шрифт:
Поеживаясь, Лариса дошла до края мостков, но тут энтузиазма поубавилось. Конечно, окунуться в холодную воду стоило, холодная вода – эликсир красоты и враг морщин, но в ту минуту Лариса предпочла бы морщины…
Утро царствовало над озером, утро и тишина, утро и прозрачный небосвод. Ларисе казалось, что достаточно усилия воли – и она безмятежно пойдет по зеркальной глади. И не ведала она, что через пять секунд совершит покушение на человеческую жизнь.
Через две секунды она услышала щелчок – странный, вроде не природного происхождения. Подумала –
На мостках у самого берега стоял рыболов с фотоаппаратом.
Ярость полыхнула в Ларисиных глазах. Еще не ведая, что сотворит, в три прыжка оказалась она рядом с рыболовом – он же, разиня, застыл как вкопанный, должно быть, соображение отказало.
С разгону Лариса что было силы вмазала ему по уху.
И он полетел… в воду? Как бы не так! Чего там только не было, у тех мостков – трехметровая полоса каши из прибитых к берегу водорослей, корневищ камыша, жидкого ила и черт знает чего еще.
Плюхнувшись, рыболов отчаянно завопил:
– Аппаратура!
В голосе, невзирая на нелепость ситуации, слышался приказ. Поэтому Лариса схватила протянутый аппарат и опешила. Такая штуковина с таким объективом могла и на несколько тысяч потянуть…
Рыболов встал на ноги с самым прискорбным видом. Грязи оказалось по пояс. Лариса ждала взрыва возмущения. Но он отвернулся и прозвучало лишь одно ругательное слово.
РЫБОЛОВ. Вот такое-то озеро!
ЛАРИСА. А при чем тут озеро?
РЫБОЛОВ. Везет мне с ним. На велосипеде я сюда грохнулся? Грохнулся. С машиной – так ухнули, никто верить не хотел, что машина столько по воздуху пролетела. С лодки я в него раз пять кувыркался. С вертолета – и то спикировал. Осталось с летающей тарелки…
ЛАРИСА. То есть как – с вертолета?
От таких сообщений у нее даже вылетело из головы, что неплохо бы одеться.
РЫБОЛОВ. Приказали. Здесь лет пять назад проходили маневры. Нас десять человек снимало, кто откуда, мне выпало сверху. Ну, летим на малой высоте, я из люка высунулся, работаю. Хорошо, что над озером…
ЛАРИСА. А как же вы до берега?
РЫБОЛОВ. По дну! Выудили, конечно.
ЛАРИСА. Так что сегодняшний случай для вас явление незначительное? Очень жаль, но у меня не было под рукой вертолета.
РЫБОЛОВ. Чего уж там… Вы мне совершенно справедливо заехали.
ЛАРИСА. Не поворачивайтесь. Я пойду оденусь.
РЫБОЛОВ. А вы бы не согласились… ну, попозировать… когда оденетесь, конечно! Вы с пейзажем очень гармонируете.
ЛАРИСА. А зачем было снимать исподтишка? Как это называется?
РЫБОЛОВ. Не удержался. Уж очень красиво было… Я побоялся вас спугнуть. Хотите, я этот кадр засвечу?…
Но сказал он это так жалобно, что Лариса оттаяла.
ЛАРИСА. Да бог с ним, я ведь там – со спины…
Она не стала будить Кологрива, быстренько оделась и вернулась к рыболову. Но через пять минут
Может быть, подсознательно действовало его сходство с большой, доброй и незаслуженно обиженной собакой, у которой уши повисли, уголки пасти и краешки глаз словно оттянуты вниз, и рожица в итоге получается несчастная. Но, как ни странно, видимость обиженности исчезла довольно быстро – стоило вглядеться в ясные и живые глаза, в которых так и светилось величайшее внимание к каждому слову или жесту собеседника.
Рыболов и Лариса в процессе работы успели перейти на «ты», когда вдали затарахтела моторка. Тогда разбудили закоченевшего Кологрива. Солнце светило вовсю, но он но желал расставаться со своим брезентом и всю дорогу нудно ворчал, соблюдая хронологическую последовательность. Он начинал с того дня, когда прочел объявление о пикнике, высказывал свое мнение об умственных способностях организаторов, а затем добирался до Ларисы с ее страстью к дурацким лодкам. Когда он начал по четвертому кругу, прибыли в поселок.
Там стояла машина рыболова, на которой Кологрива и Ларису повезли в сторону города. По дороге Кологрива подбросили к месту пикника, где он пересел в собственную машину, благополучно там переночевавшую. На капот некая добрая душа положила Ларисину сумку. Потом рыболов отвез Ларису домой переодеться и умыться, подождал у дверей и доставил в редакцию. У порога они и расстались.
ЛАРИСА. Миша! Мишка! Постой! Мой телефон!
РЫБОЛОВ. Я записал! Ровно через неделю позвоню, если ничего не случится, и отдам фотографии. И за мной – сюрприз!
ЛАРИСА. Ну, пока!
Рабочая неделя началась с неприятного разговора с надутым Кологривом.
КОЛОГРИВ. Ну, ты, мать, совсем – того! Думать иногда надо!
ЛАРИСА. Скажи спасибо, что вообще живы остались!
КОЛОГРИВ. Спасибо??? А о чем вся редакция шепчется – знаешь?Ты глупейшим образом меня скомпрометировала. Вот будет радость Валентине!
ЛАРИСА. Почаще бы ты о ней вспоминал!
КОЛОГРИВ. Это уж мое дело – когда и о ком вспоминать. А тебя я прошу больше ничего подобного не устраивать. И точка.
ЛАРИСА. Ну, если о тебе и ходят сплетни, то не я их героиня!
Зря Кологрив злоупотребил начальственными нотками в голосе. Лариса и так чувствовала себя в какой-то мере оскорбленной его равнодушием во время «Природы». А теперь она и вовсе задумалась о том, как бы его проучить.
Она как раз перебирала варианты, когда в корректорскую всунулась голова Кологрива. И попросила Зою зайти в кабинет.
Зоя в недоумении подчинилась. Лариса, оставшись без пары, вышла в коридор. Там к ней подошла корреспондент Елена и осведомилась, чего это замред зазвал к себе Зою, да еще так надолго, и не пахнет ли это выговором. Тут Ларису наконец-то осенила дьявольская мысль. Она пожала плечами с таким видом, будто речь шла о деле давно известном, и смылась в корректорскую, оставив корреспондента Елену без ответа.