Коломбине дозволено все
Шрифт:
Глава восьмая. «Любовь – дитя, дитя свободы!»
На следующий день Лариса собиралась перед походом к Элине заглянуть к Асе – давно уже не возилась с Дениской, да и поделиться удачами надо. Но позвонил Никифоров.
Он хотел встретиться утром. Лариса высокомерно объяснила, что у нее сперва тренировка перед республиканским конкурсом, а потом подготовка к парижской фотовыставке. Звучало внушительно.
Тогда Никифоров предложил другой вариант – ведь Лариса все равно не обойдется без обеда, так почему бы не пообедать вместе? За ней придет машина съемочной группы, и они все обсудят в «Астории» (это
От таких предложений не отказываются, и Лариса выскочила на лестницу, собираясь пораньше приехать к Элине. Она сбежала вниз и привычно остановилась перед Асиной дверью.
Стало ей как-то неловко. Вспомнились их совместные вечера на кухне и возня с Дениской, и то, как Ася ее несколько лет воспитывала, оберегала, уму-разуму учила. Но показалось все это Ларисе отчаянно скучным. Ну, Соймонов, ну, белая фата… И становись, подруга, на рельсы общепризнанного положительного стереотипа! Все «как у людей»! А целый слой жизни намертво от тебя отрезан – самый живой, веселый, праздничный. Побегаешь тогда каждый день с новой стрижкой, как же! И со знаменитостями в «Астории» посидишь! Увязнешь, милая, во взаимно обременительных контактах со считанным количеством людей, которые тебя наизусть знают и которых ты как таблицу умножения вызубрила…
Лариса встряхнулась, понеслась вниз, даже запела, чтобы выгнать вон смуту и сомнение:
И я отныне пожелала
жить по законам Карнавала!
Ему я душу отдаю,
а вместе с ней – печаль мою,
чтоб я вовек уже печальной не бывала!
И закрутилось колесо!
Во-первых, деньги, отложенные на ремонт квартиры, растаяли мгновенно. Лариса мужественно повыбрасывала старые, хотя еще вполне годные тряпки, чтобы не возникло соблазна их надеть даже на работу. Новые, остромодные, стоили соответственно. Во-вторых, образовался жуткий дефицит времени. В-третьих, после телепередачи о республиканском конкурсе парикмахеров Ларису стали узнавать на улицах. В-четвертых, она взяла неделю отпуска за свой счет для киносъемок. Ее эпизодическая роль состояла в следующем: главный герой объяснялся на улице с героиней фильма, а поблизости интересная блондинка ждала кого-то у киоска. Блондинкой была Лариса, которой Элина сочинила потрясающий платиновый оттенок. Потом она же, не дождавшись, шла по аллее, а герой с героиней – за ней. И, наконец, за ней шел по инерции только герой, но она садилась в трамвай и уезжала. Ни одного слова Ларисе не полагалось, но Никифоров обнадежил ее – у мэтра легкая рука и даже те, кто у него снимаются в массовке, потом получают неплохие предложения.
Вернувшись в родимую корректуру, Лариса была окружена неслыханным почетом. А вскоре к ней самолично пожаловал Кологрив. Он сходил-таки на выставку.
Когда до него дошли слухи о Ларисиных успехах, Кологрив призадумался – оказывается, рядом с ним существовало чудо, он же за столько лет этого чуда не разглядел.
Лариса стала женщиной, общаться с которой – престижно. Кологрив еще не знал, что это – достоинство Коломбин.
– …та самая, которую на днях показывали по телику?
– …та, кого снимал сам маэстро!
– …манекенщица?
– …киноартистка!
И Кологрив ринулся в атаку. Скажем сразу, убогой вышла эта атака. Первый демарш обошелся дешевле рубля – Кологрив сводил Ларису в типографский буфет. А она в свои выходные обедала в модных кафе, где угощал либо маэстро, либо Никифоров, либо Реутов, либо какой-нибудь очарованный незнакомец. И Лариса привыкла к тому, что за право смотреть, как она поглощает фирменные колбаски, нужно платить не меньше десятки.
Кологрив пошел и на другие расходы, как то: четыре порции мороженого для всей первой смены, две бутылки лимонада и в общей сложности около трехсот граммов ирисок. Именно такими средствами он обычно оказывал внимание женщине.
Людмила забеспокоилась. Лариса ушам своим и глазам не верила – ей почему-то победа представлялась иначе. И лишь после того, как Кологрив дважды отвез ее домой на машине, она поделилась своими сомнениями с Никой.
НИКА. Это то, чего ты искала. Искупайся в «море нежности» и забудь о нем!
ЛАРИСА. Сколько лет я на него молилась…
НИКА. Просто ты уже тогда была Коломбиной. А мы, Коломбины, любим решать трудные задачки. Тем и отличаемся.
ЛАРИСА. Я пытаюсь понять, кого же я любила. Ведь любила же, и хотя я изменилась, он-то не изменился! Журналист он посредственный – это я и тогда знала. Но сейчас он – человек на своем месте, умеет работать, у него авторитет…
НИКА. Кто же любит за это? За это на должность назначают! Ты любила скорее всего живого и насмешливого мальчика, который носился по вашей многотиражке, как электровеник. Эту маску он умудрился сохранять еще несколько лет после того, как стал толстеть. Поняла? И раз ты не можешь без этого бывшего мальчика, то бери его на здоровье! Хочешь?
ЛАРИСА. Я хочу, чтобы в моей жизни было что-то настоящее…
НИКА. Штамп, недостойный Коломбины! Настоящая – ты сама, а окружающие принимают максимально удобный для тебя образ и характер.
Тут Ника на секунду задумалась. Мрачность просквозила в ее молодом, ухоженном, безмятежном лице. Но вот она подняла голову, и спокойствие глаз и губ подруги едва ли не испугало Ларису. Их блеск был неподвижен. И легкий розовый румянец был непроницаем, как черная маска повелительницы Коломбин.
На следующий день – кстати, выходной – заглянула Лариса в свой блокнот, убедилась, что не может поспеть в четыре места одновременно, и взялась за телефон. Никифорову она сказала, что срочно едет к Элине, Элине – что вызвал маэстро, маэстро – что ее перехватили товарищи с трикотажной фабрики, и так далее. А в итоге она оказалась в кабинете Кологрива.
Кологрив, мужчина опытный, все угадал и возрадовался. Недолго длился невинный треп. Очень скоро они поодиночке вышли из редакции, сели в машину и укатили в сторону кологривских апартаментов. Причем ни слова не было сказано о цели этого путешествия. Все как бы само собой разумелось. И такое умолчание Ларисе очень не понравилось.
Дома Кологрив вынул из бара иностранные бутылки и сообразил потрясающий коктейль. Он выпил первым и, пока Лариса осваивала свою порцию, подсел и обнял ее за талию. Соблазнение началось.
Лариса знала, что Валентина в городе и вечером наверняка заявится с работы. Судя по неторопливости Кологрива, она должна была крепко припоздниться.
Соблазнение продолжалось, и все бы шло прекрасно, кабы не отсутствие слов и поцелуев. Видимо, Кологрив решил, что они не Ромео с Джульеттой, годы не те, и незачем словесные водопады извергать.