Колонист
Шрифт:
Она особо не сомневалась, что тот его признает, но даже в ином случае хватит средств обеспечить жизнь. Даже после отдачи четверти заработка на нужды общины бегинок оставалось достаточно много. Никто не связывал акушерок, ушедших из общины на вольные хлеба, обязательством или еще какими условиями, но она попала туда, когда была молода и без средств. После смерти отца, не состоявшего в браке с матерью, не зря у нее была ничего не значащая и не имеющая отношения к настоящим белым родственникам фамилия Смит, они ничего не получили, и женщина с тремя детьми нашла единственную возможность пристроить девочку. На стирке
Может, в том был замысел Господа, хотя Арлет так и не поняла причины выделения ее из остальных. Все они умерли от холеры, и она узнала о страшном событии только через месяц с лишним. А сама выросла и получила важную и доходную профессию. И никогда не забывала, что бегинки сделали для нее. Вере она не изменила. А вот клятве, данной самой себе перед алтарем, никогда не связываться с богатыми белыми, чтоб не повторить судьбы собственной матери, — да. И не жалела.
За дверью невнятно заговорили. Глэн заявился с очередным договором за подписью. Бернар не пускал.
Она так и не разобралась, зачем Ричард держал рядом рыжего пройдоху. То есть тот был явно не глуп и умел находить нужных людей, договариваясь о поставках и контрактах. При этом и себя не обижал, но по некоторым оговоркам любовника она достаточно быстро уловила, что о проделках своего слуги Эймс был не только в курсе, но и позволял тому действовать самостоятельно, лишь не давая переступать неких границ. В чужую добрую волю полковник не верил и регулярно проверял компаньона. Вполне мог бы обойтись и без личного финансиста.
Честно говоря, ее не особо интересовали эти махинации. Все поставщики и командиры полков занимались подобным, и это было в порядке вещей. Ей просто не нравился сам Глэн, и достаточно сильно. И дело было даже не в Бетти и его прошлом. Что бы там ни говорил Ричард, а в полную потерю памяти она не верила. То есть про такие случаи в результате ударов по голове или ранений слышать приходилось. Человек мог забыть и о происшествии, в котором получал травму. Но обычно память со временем возвращалась. Пусть не вся, а частично.
Но главным было другое. Она отчетливо ощущала его неприязнь. В первую очередь к ней, но и практически к любому человеку с темным цветом кожи. Her, вслух Глэн ничего такого не произносил и вел себя достаточно вежливо. Просто было нечто, о чем она никогда ни с кем не говорила. Ее бабка считалась дьявольским отродьем. Ведьмой. Могла вылечить, а при желании и сглазить. Более того, за хорошие деньги наводила порчу на абсолютно незнакомых людей. Человек просто чах без всякой причины и помирал. Еще привораживала. Деда, управляющего на плантации, так скрутила, что он готов был ради нее на что угодно.
Арлет ее не помнила, зато разговоров еще в детстве наслушалась вдоволь. Старики прекрасно бабку знали и даже после смерти жутко боялись. И мать до самой смерти норовила уйти от разговоров о своей мамаше. Она и сама кое-что умела, и это уже Арлет застала. Своими глазами видела, как тяжелобольные выздоравливали после жертвоприношений. Принести в жертву петуха или козу лучше всего. Однажды даже набралась смелости или глупости и спросила про человека.
Мать была по отношению к детям мягкой, и даже подзатыльники были редкостью. Но не в тот раз. Била страшно, приговаривая про страшный грех. И так-де берет на себя лишнее, будучи правоверной католичкой, но о
Исправить все равно ничего нельзя, дважды пыталась — и оба раза впустую. Ко всему не знала ни причины, ни точной даты. От недели до десяти дней проходило, прежде чем происходило ужасное. К счастью, видела она не так уж и часто. В очередной раз убедилась на солдатах, больных, раненых, здоровых. Уж очень неприятно знать и не иметь возможности помочь и спасти. А она старалась выполнять свою работу как можно лучше. Ричард когда-то спросил, зачем ей, известной в своей профессии и приглашаемой в довольно солидные особняки, даже к белым, лечить проституток.
Она отмахнулась, высказавшись про любовь к ближнему и важность спасения даже заблудших. На самом деле это не имело отношения к ее побуждениям. Слишком хорошо знала людей, их порочную натуру, с детства повидав всякое. Просто в глубине души она всегда помнила: не отправь мать ее к бегинкам, останься она дома и не помри вместе с остальными от холеры — для двенадцатилетней девочки без родственников и денег в их районе очень мало шансов миновать данную участь. Она помогала и лечила тех, кому не повезло так, как ей. Чья участь оказалась много горше и беспросветнее. Спасти каждую она не могла, но облегчить существование хоть немного считала долгом.
Он повернулся и обнял. Сама не заметила, как выскочило:
— Ты веришь в колдовство?
— Не очень-то я верю в разные магические штучки. — И по голосу чувствовалось, улыбается. — Моя мамаша прекрасно гадала на картах и предсказывала будущее, только никто лучше ее детей не знал, что она сначала наводила справки о деревенских событиях и местных мужиках с бабами. Такие места, все друг о друге в курсе, даже где споткнулся и выругался. О, совсем не простое дело — правильно построить разговор и навести на нужное. Иногда гладко не выходит, но в трех случаях из четырех заплатившие за помощь оставались в уверенности, что гадалка нечто зрит сквозь выпавшие случайным образом карточные картинки. А уж пророчествовать «сын твой скоро снова нарушит закон, и ждет его долгая дорога с казенным домом», когда ежегодно проезжаешь мимо дома и прекрасно знаешь про его поведение, и вовсе как сплюнуть.
— Бывают и настоящие ведьмы.
— А, — обрадовался Ричард, — ты сходила к черной ворожее, та сплясала с бубном и вызвала лоа.[51]
Интересно, подумала, кто и когда успел просветить про лукуми.[52]
— Поэтому я и пришел к тебе.
— Глупец, — снисходительно сказала Арлет. — Для мужчины не требуются особые ухищрения после месяцев в лесу. Поманить, — она показала пальцем, — сам прибежишь. Без всякой магии.
— Обидно звучит, — согласился Ричард, — но, вероятно, справедливо. И все же не за первой попавшейся?