Колония "Дельфин"
Шрифт:
– Филатова, ты здесь? – из-за двери появляется голова Тихона.
– Хватит чалиться, почта пришла!
Я как в глупом кино помотала головой, потому что ни сразу поверила в суть происходящего. Мне мало вериться, что эта семейка решила проявить ко мне заботу.
– Какая еще почта? – я лениво подняла голову с подушки, зная, что в своем секторе, я нахожусь в безопасности. – И какого хрена ты делаешь на нашей территории? Свали!
– Идиотина ты кудрявая, нам письма с дому пришли. Хотя, если хочешь, можешь дальше задницу
Мой пульс участился в разы. Письма? Неужели, весточка от мамы?
Подскочив с кровати, я дернулась к выходу. Скулы на лице натянулись, я уже и забыла, когда в последний раз могла улыбаться. Забыла, когда на это была причина. Выбежав на улицу, я убедилась, что Тихон не лгал. Посредине лагеря собрались все два сектора, стоял гул, и все старательно прятали долгожданные конверты за пазуху. Коробка с письмами стояла на земле, и дождь безжалостно заливал клочки бумаги.
Пробравшись сквозь толпу, я лихорадочно начала копошиться в деревянной коробке. От переизбытка эмоций, руки отказывались слушаться. Пробегаясь по адресатам, я наткнулась на фамилию Кручик. Это письмо принадлежало Але. Быстро спрятала его в кармане робы, и, закусив губы, искала свою весточку.
Я уже прошлась по второму кругу, но никак не могла найти письмо. Оно где-то здесь, я знаю. Мама бы никогда не опустила возможности написать мне. Я полностью была уверенна в этом, но глаза стало потихоньку щипать.
«Перестань, Соня, - говорила я сама себе. – Письмо где-то здесь. Только не реви. Ты пропустила его и только. Просто продолжай искать».
– Привет, Сонюшка, - театрально кричал кто-то из толпы. – Я очень по тебе соскучилась. Как твои дела? Надеюсь, тебя кормят, и никто не обижает…
Глубоко вдохнув воздуха, я медленно подняла глаза. Тихон держал в руках листок бумаги, и с выражением, наигранно, бесцеремонно читал мое письмо. Письмо от мамы.
– Одевайся теплее и береги здоровье, - продолжал он, копируя женский голос.
Мои руки сжались в кулаки, и я закрыла на секунду глаза, пытаясь побороть нарастающий приступ агрессии.
– Быстро верни мне его! – крикнула я, подрываясь с колен.
Но Тихон отскочил в сторону, и продолжал глумиться:
– У меня все хорошо. Только вот клиентов стало меньше. Работы мало, - он запнулся и посмотрел на меня. – Твоя мать проститутка что ли?
Я заскрипела зубами и ринулась на этого ублюдка. Злые смешки пробежались по кругу. Для них это было забавой. Все верили ему, но никто не мог догадываться, что мама – парикмахер. И объясняться перед этими шакалами, я не собиралась.
Тихон скакал от меня, и мне с трудом получилось догнать его.
– Отдай письмо! – я схватила его за робу, но письмо выхватить не получилось.
– Так вот же оно. Бери, - он задрал руку к небу, а я лишь унизительно подпрыгивала до нее. Но Тихон был выше меня.
– Отдай мне письмо, идиот, - мой голос поломался. Перед глазами образовалась пелена из слез, и мне оставалось только слышать противный смех окружающих.
– Отдай ей дурацкое письмо, - сказала Волкова. – Ты что не видишь, она рыдает?
– Да, Тихий, завязывай! – крикнул кто-то из толпы. – Верни письмо!
Я, подобно маленькой девочки, с надеждой посмотрел в его черные глаза. Они светились подлостью. Мне впервые удалось разглядеть его. Черные как смола волосы, хмурые брови, острый подбородок, их черты лица с братом, определенно были схожи между собой. И эта улыбка. Надменная, лукавая улыбка, была одна на двоих.
– Хорошо, я отдам тебе его, - сказал Тихон, и я отпустила его. Отпрыгнув в сторону, негодяй сунул руку в цистерну, увлекая под слоем грязи письмо от мамы. – Оно твое, - заявил он.
Дельфинята снова залились хохотом и торопливо начали расходиться. Я стояла как вкопанная, провожая взглядом коварную публику. Мои глаза встретились с лисьим прищуром. Марат стоял в нескольких метрах от меня, облокотившись об столб и сложив руки на груди. На его лице читалось полное спокойствие, и пока он не оставил меня, я мысленно проклинала всю их семью. Сильный ветер с дождем били меня по лицу, старательно приводя меня в чувства.
Моя шкала Ада была на отметке 9.
Подбежав к бочке, я начала ковыряться в густой грязи. Мне нужно было достать свое письмо. Слезы, вперемешку с каплями дождя стекали по лицу, а руки были по локоть испачканы.
«Твоя жизнь – это грязь», - в голове эхом проносились слова вожатого.
Но я все искала. Искала до тех пор, когда не прибыла в полное отчаяние. Это было невозможно. Единственный способ найти его, это перевернуть всю бочку, но сделав такой шаг, это письмо может быть последним, которое я прочитаю.
Боль резала ножом из груди, а ноги ослабли. Обессиленная, я рухнула на землю. Жалобный крик вырвался из груди, когда я поняла, что проиграла. От душащей обиды, мои легкие отказывались принимать воздух. Мир вокруг меня поплыл.
Я провалилась в темноту.
***
Когда я открыла глаза, то поняла, что свернувшись калачиком, лежу на своей койке. В комнате было приятно тепло, и я могла чувствовать свои конечности. Мокрая робы висела у изголовья, а майка и трусы были сырыми.
– Мама, - позвала я.
– Тс-с, все спят, - прошептала Аля, усаживаясь на край кровати.
– Разбудим Майку, и по голове получим обе. Ты проспала несколько часов. Хорошо себя чувствуешь?
Немного оглядевшись, я поняла, что на дворе глубокая ночь. Я в колонии.
– Где ты была? – спросила я подругу, которая выглядела довольно бодро.
– Все хорошо, - улыбнулась она. – Меня возили в город. Несколько капельниц и все в порядке. Мне сказали, что у меня был упадок сил и только.
– В город? Ты была там?