Колония
Шрифт:
— А если они так тебя любят, — сказал Дэнни покрасневшим на солнце крышам и шпилям за рекой, — то как же это получилось, что они не оставили тебе машины для езды до дома?
Но они увидели что их работа стала создавать осязаемую прекрасную реальность и откликнулись на это с арабской гордостью и энтузиазмом.
— Реконструкция дворца Гаруна аль Рашида? — выпалил он своему боссу. — Но ведь никто не знает как он выглядел.
— Пусть тебя это не волнует, мой мальчик. Яйцеголовые археологи дадут тебе указания, и там будет
— Брось, Расс, это бред…
— Нет, это политика. Всемирное Правительство хочет что-то сделать хашимитской половины арабского населения, точно так же мы помогаем саудовцам. Иначе у нас будут осложнения в пустыне. Багдаду нужна пластическая операция. Новый приток капитала, новая промышленность.
— Так дайте тогда мне построить или промышленный комплекс так же как мы сделали в Дакке.
— Только не в этот раз. Тебе предстоит дворец Гаруна аль Рашида, калифа «Тысячи и одной ночи». По прогнозам компьютера это будет ключом к оживлению их экономики.
— Вы хотите сказать, что собираетесь превратить Багдад в еще один проклятый хваленый парк развлечений, вроде Эльсинора.
— Не нападай на него, Дэнни, мальчик мой. Это принесет туризм и больше коммерции чем промышленное развитие для которого у местных нет обученных кадров. Справься на отлично с этой задачей, и следующий лакомый кусочек упадет тебе прямо на колени.
— И какой же это может быть кусочек?
— Вавилон. Висячие Сады и все прочее. Мы намерены реконструировать весь древний город, точно так же как греки воссоздали свой Акрополь.
И у Дэнни потекли слюнки, о чем его босс отлично знал заранее. Дэнни испытывал горькое разочарование что греческое правительство не позволило работать на Акропольском проекте не грекам, несмотря на то, что проект финансировало Всемирное Правительство.
— Вавилон, — повторил его босс. — В последнее время иракцы стали очень гордиться своей культурной историей. Они хотят вновь отстроить свое славное прошлое. Справься на отлично с работой по дворцу калифа, и они будут умолять тебя возглавить вавилонский проект.
Мелькающие на наручном коммуникаторе Дэнни цифры автоматически передавались через спутник связи в штаб-квартиру всемирного правительства в Мессине. Мы закончим здесь к концу года, думал Дэнни. — А потом — Вавилон. А после этого самый большой лакомый кусочек из всех возможных — Троя.
Он оглянулся на возводимый им дворец. Заходящее солнце отбрасывало на новые стены кроваво-красный свет. Дэнни поднял руку над головой и смотрел как длинная тень с вытянутых пальцев чуть не коснулась подножия стены.
Он снова повернулся к мосту и медленно текущему Тигру. На другом берегу лежал старый Багдад. В неподвижном, душном воздухе разносился высокий пронзительный вой муэдзина зовущего на вечернюю молитву — усиленный резким звучанием громкоговорителя:
— На молитву, на молитву…
Террасированные башни отеля «Интернациональ» поднимались над низкими, разноцветными черепичными крышами и куполами старого города. В отеле Дэнни ждали душ, свежее белье и — самое лучшее — пара бутылок ледяного пива.
Самый короткий путь к отелю лежал через сак, шумный, пахучий, переполненный народом, потный, чудесный базар бывший центром жизни Багдада задолго до самого Гаруна аль Рашида. Он был опасным местом для посторонних, там легко можно было потеряться, а еще легче потерять свой бумажник. Но Дэнни проходил через него много раз и все знали что он редко носил в кармане больше нескольких филей.
И все же люди убивали и за несколько филей — или за меньшее.
Под высокими сводчатыми арками базара было прохладней. Даже там где над улицами не повисли крыши из камня или цветного стекла, от дневного солнца и жары защищал драный брезент. Но грязные улицы воняли мочой и скотским навозом.
Толпы казались реже обычного. И тише.
Намаз, сказал себе Дэнни. — И большинство людей идет домой ужинать.
Все лавки как обычно стояли открытыми. Они никогда не закрывались. Лавочники ели там, где сидели или поднимались ненадолго наверх где их кормили невидимые жены. Дэнни шел по узкой, извилистой улице чеканщиков, бессознательно шагая в такт с вечным стуком молотков выбивающих свой оглушительный ритм. Каждая лавка выставляла свой товар на улице. На этих выставках господствовали огромные мелкие кофейники примерно одиннадцать с половиной литровые гум-гумы.
Все нищие находились на своих обычных местах, на каждом углу, у каждой стены, старые и молодые сидели в грязи и их негромкие, гундосые мольбы дать милостыню во имя Аллаха, звучали словно плохого качества магнитофонная запись.
Трупов на улице почти никаких, заметил Дэнни. Один из редких дней. И обычных шаек детей нигде не видно. Обыкновенно они кишели возле каждого иностранца по теории что все иностранцы богатые. Они клянчили сигареты или монеты, предлагали быть тебе гидом, телохранителем, сводной шлюхой. Теперь их недоставало.
Это заставило почувствовать беспокойство, словно в мосту из многих ферм отсутствовала одна опорная балка. Ты может и не заметишь с первого взгляда этого несоответствия, но знаешь что тут что-то не так.
На углу улицы торговцев фруктами танцевала цыганка. На том же углу располагалась неизбежная чайхана, одна из тех куда любил заходить Дэнни. Поэтому он вытащил шаткий стул и сел за один из уличных столиков.
Девушка была молодая, не больше пятнадцати лет, и если она обладала фигурой женщины, то та хорошо скрывалась под развевающимися складками ее дишдаша. Но лицо ее было не прикрытым чадрой и прекрасным в тот страстный мимолетный миг между детством и зрелостью.