Колумб Земли Колумба
Шрифт:
Так утешив себя, она сочла, что уже достаточно долго была на мосту и может вернуться на берег. Но прежде чем возвращаться, почему бы не пройти еще чуть-чуть вперед. Самую чуточку.
И она двинулась вперед. Осторожно-осторожно. И вовсе было не страшно, и берег позади был тут же, близехонько за спиной.
Посреди реки плыл кряжистый ствол ольхи. Наверное, он плыл очень долго и проделал длинный путь, потому что кора на нем была сильно ободрана и многие ветки обломаны, и, хотя вокруг было полно воды, листья на сохранившихся ветках обвисли и увяли. Но одну ветку ствол высунул
Ольха доплыла до моста и тут ее гордый парус зацепился за бревна. Ольха вертелась на месте, но это не помогало. Ветка еще крепче зацепилась за бревно, и ее увядшие листья теперь щекотали поцарапанные икры Кирсти, которая стояла на четвереньках посреди моста и с ужасом глядела в воду.
По правде говоря, она даже немножко всплакнула. Но сразу же перестала. Да и какой смысл хныкать, если поблизости никого нет и никто не увидит и не услышит.
Река текла, и ветка щекотала икры Кирсти. Но как бы там ни было, эта ветка составляла Кирсти компанию.
Настоящую компанию.
— Тебе тоже плохо, — сказала Кирсти ветке. — Потому что ты хочешь плыть дальше, я же опять…
Ветка ничего не ответила, она только дрожала, потому что течение тянуло ольху с собой.
— Ты не бойся, — сказала Кирсти, — я тоже не… — и посмотрела на берег позади себя.
Берег за спиной был не слишком близко. Кирсти глянула вперед. Но и до другого берега было далеко. И она снова посмотрела назад.
Течение изо всех сил тянуло ольху вперед, и ветка, упершаяся в бревно моста, дрожала от напряжения и совсем изогнулась.
— Ты тоже не бойся! — сказала Кирсти ветке. — Я помогу тебе.
Помочь ветке было совсем не просто: ведь течение тащило ольху что есть силы, и ствол ольхи был не маленький, он был гораздо больше самой Кирсти, а ветка была очень негибкой и упрямой.
— Ты не будь такой непослушной! — сердилась Кирсти на ветку и грозилась вообще не помочь ей, если она такая упрямая. И хотя ветка не стала менее строптивой, Кирсти все-таки помогала ей.
После довольно долгой возни ольха была наконец выпущена из плена. Ствол поворачивался то на один, то на другой бок, радуясь свободе.
— Ты можешь теперь плыть себе дальше сколько хочешь, — улыбнулась Кирсти. — Ведь я помогла тебе!
Казалось, ольха прислушалась к ее совету. Она снова повернула обломанный конец ствола вперед, как форштевень, и опять гордо подняла ветку, словно парус.
— Счастливого пути, ветка! — крикнула Кирсти ей вслед и засмеялась. — Счастливого пути!
Потом Кирсти снова посмотрела на берег. Но уже не назад, а вперед.
— Ну, а мне теперь уже идти недалеко, — сказала Кирсти. — Совсем недалеко…
И она двинулась вперед. Правда, на четвереньках, но все-таки вперед. Потому что хотя Кирсти и маленькая, но она человек и должна перейти мост.
«Домашние причины»
I
— Но де-точ-ка, почему тебе сегодня не нравится эта жареная рыба? — озабоченно спросила мама за обедом.
Вообще-то не могло быть и речи, чтобы
«Культурный человек должен знать, каким был процесс развития человечества, — говорит отец. — Зная и понимая историю человечества, мы можем лучше понять и оценить процессы и тенденции, которые происходят и проявляются в наше время». Несмотря на такое исчерпывающее объяснение, смысл и необходимость зубрежки истории не стали для Тойво более ясными и приятными. Наоборот, всякие там цари и князья с их сегодня возникающими и завтра заканчивающими свое существование государствами и бесконечными разбойными набегами сделались почти личными его врагами, которых он терпеть не мог и о которых ничего не желал знать.
И хотя отцу в истории все было ясно, и он знает ее вдоль и поперек, эти знания не помогают ему в достаточной мере понимать и хотя бы немного глубже объяснять Тойво «тенденции и процессы», которые «происходят в нашей современности и проявляются» в атомных лабораториях наших физиков. А уж если папаша сам возьмется, например, хотя бы за починку своей настольной лампы, то еле сдерживаешься, чтобы не засмеяться вслух. Вот Тойво, безусловно, станет физиком и исследователем атома, и к этой области знаний ни Рюрик, ни его величество Павел I не имеют ни малейшего отношения. Они и им подобные вовсе не нужны исследователю атома.
Без основательного образования к атому и его ядру не подступишься. Это Тойво понимает. Математикой и физикой он занимается с таким усердием, что в классе никто не может с ним сравниться. И с другими предметами дело обстоит не так уж плохо, хотя могло бы быть и получше. Только по этой окаянной истории он постоянно держался на грани тройки с двумя минусами до тех пор, пока историчка Усталь не прочла ему на уроке очередную нотацию и, словно бы в компенсацию за свои муки, не влепила в дневник Тойво двойку.
Будучи школьником опытным, Тойво выслушал нотацию вполуха, а на двойку лишь усмехнулся. Правда, мать дома не усмехнулась, однако с матерью можно договориться. Но когда учительница Усталь и на следующем уроке опять вызвала Тойво к карте и, само собой разумеется, влепила ему новую двойку, Тойво стало не до усмешек.
Эта история уже попахивала издевательством! На третьем уроке истории он шел к карте, как Джордано Бруно на костер. Правда, его жертвенную самоуверенность на мгновение поколебала мысль, что можно было бы все-таки вызубрить урок и хронологическую таблицу, но запоздалые мысли слишком бесплодны, чтобы из-за них долго огорчаться. И в конце концов, говорят: бог (которого нет) троицу любит. И если мучительница-историчка получает удовольствие, пусть!