Колумб
Шрифт:
А отсюда следовало, что западный путь из Европы в Азию должен быть относительно коротким. Мореплаватель, избравший этот маршрут, мог достичь Индии и Китая, преодолев всего лишь 2/5 земной окружности.
Возникал, однако, чисто практический вопрос: какова длина этого морского отрезка кругосветного пути?
На этот вопрос можно было легко ответить, зная протяженность земного градуса. Такого рода измерения проводились в доколумбовы времена неоднократно. Еще в III веке до н. э. замечательный греческий географ Эратосфен установил, что на меридиане Асуана градусное расстояние равно 700 стадиям. 700
Такова действительно длина земного градуса на экваторе. На широте Канарских островов она меньше — 98,365 километра.
Колумба эта величина не устраивала. Даже приняв в основу расчета соображения Марина Тирского, он для 2/5 земной окружности должен был бы получить в этом случае весьма солидную цифру. В самом деле:
135x98,365=13216 километров.
И автор проекта плавания в Азию западным путем решил сократить это расстояние. Колумбу было известно, что длину градуса определяли и после Эратосфена. Он знал, что такими изысканиями занимался, в частности, среднеазиатский географ IX века Ахмед ибн Мухаммед ибн Касир ал-Фаргани, которого называли в Европе Альфарганом.
Альфарган в 827 году по поручению халифа Мамуна проверил расчеты греков и нашел, что на меридиане города Ракки, расположенного в верховьях Евфрата, длина градуса равна 56 2/ 3милям.
Арабская миля соответствует 1973 метрам, и, следовательно, в альфаргановском градусе было 111,767 километра. Но Колумб заменил арабские мили итальянскими. В одной итальянской миле всего-навсего 1480 метров. После такой операции длина градуса сразу же сократилась на 25 процентов, а протяженность статридцатипятиградусного океана соответственно уменьшилась: 56 2/ 3x1480x135=11339 километров.
Много!!! И эту цифру следовало урезать. Вносятся дальнейшие поправки. Марин Тирский жил в те времена, когда восточная оконечность Азии была римлянам и грекам неведома. Азия кончалась где-то за Золотым Херсонесом — современным Малаккским полуостровом. Но Марко Поло побывал за этой гранью, в Китае, и кое-что разузнал о стране Сипанго, или Чипангу, — Японии. Стало быть, рассуждал Колумб, суша вмещает в себя не 225, а куда больше градусов. И к цифре Марина Тирского он добавил еще 58 градусов — 28 на Китай и 30 на Японию.
Теперь на долю Океана осталось всего лишь 77 градусов. Но открытое и неведомое море начиналось только за Канарскими островами, самые же западные из них отстояли в 9–10 градусах к западу от Лиссабона; стало быть, с урезанной величины в 77 градусов можно было сбросить еще 9 градусов. Оставалось 68 градусов. Вот и все. Получена «истинная» дистанция, отделяющая Канарские острова от Сипанго — Японии: 68x56 2/ 3x1480=5710 километров.
Фактически же Канарский остров Ферро (Йерро) лежит на 18° западной долготы, а Токио на 139°47' восточной долготы. И расстояние между ними (если преодолевать его с востока на запад) не 68, а 202°13', длина же градусного расстояния на 28° северной широты составляет 98,365 километра.
202°13'x98,365=19042 километра!
Колумбова Япония лежала на меридиане Кубы и Чикаго, а китайская гавань Ханчжоу — чудо-город Кинсая записок Марко Поло попадал в те места, где ныне стоят города Лос-Анджелес и Сан-Франциско.
Победителей не судят, но Колумба жестоко судили географы и историки XIX и XX веков.
Но если существует высший суд истории, то такому трибуналу следовало бы вынести приговор: обвиняемый виновен, но заслуживает всемерного снисхождения. К ответственности следует привлечь не только Христофора Колумба, генуэзца, но и его век.
Мы, люди XX века, о Колумбовых способах видения мира судим со своей высокой колокольни. Мы привыкли к точным картам, в нашу плоть и кровь вошли совершеннейшие методы измерения пространственных параметров, ювелирные приемы отсчета микроединиц времени.
Мы живем в век миллимикронных допусков, проекты наших космических кораблей и спутников рассчитываются с фантастической точностью.
Между тем человек XV века не испытывал ни малейшей необходимости в подобных оценках пространственных и временных элементов.
Флорентийский купец Бальдучи Пеголотти, живший за полтораста лет до Колумба, удивил мир замечательным пособием для странствующих негоциантов, книгой, которая называлась «Pratica de la mercatura» — «Практикой торговли». Это было по тому времени архиточное справочное пособие, но в нем дистанции на пути из Крыма в Катай или из Константинополя в Тебриз давались в днях, а сам путь оставался немереным. День — единица неопределенная. Она может растягиваться или сокращаться в зависимости от подручных транспортных средств. Из Каффы в Сарай можно было тащиться месяц на верблюдах или проехать за неделю, если под рукой оказывались быстрые татарские кони. Не менее расплывчаты указания на дистанции пройденного пути у прославленных путешественников XV века — Клавихо, Варбаро, Контарини, Афанасия Никитина. И это не потому, что они допускали небрежность. Просто не испытывали эти люди нужды в точных промерах пройденного пути.
Извлеченная из мрака забвения «География» Птолемея оценивала расстояния в градусах, и это вполне удовлетворяло землеведов XV века.
Кроме того, величайшая путаница царила в тогдашней «метрологии». Чуть ли не каждая провинция пользовалась своими собственными мерами, существовали лиги, мили, футы, локти разной длины, арробы, алмуты и фанеги разной емкости; этот невероятный разнобой не очень смущал мореплавателей и купцов. В самом деле, какое имело значение в итальянских или португальских милях определенное кормчим расстояние между Лиссабоном и Венецией, если при этом не указывалось, попутные или противные ветры дули в пору, когда совершалось это плавание.
Даже наиболее совершенные карты XV века с градусной сеткой и масштабными линейками были архинеточны, и это обстоятельство никого не раздражало и не удивляло.
Поэтому мы невольно впадаем в ошибку, прилагая современные критерии к расчетам Колумба. Ошибку психологическую. И чтобы избежать ее, следует отрешиться от привычных эталонов нашего времени и представить себе строй мысли и нормы поведения людей давно минувшей эпохи.
Да, люди XV века мыслили и поступали совсем не так, как их далекие потомки, живущие во времена Эйнштейна и Бора, Королёва и Армстронга.