Колумбийская балалайка
Шрифт:
Никто не успел ничего понять. Словно произошел маленький беззвучный взрыв — вылетевший из-за спины кулак пленного впечатался в челюсть Алексея, и тот отлетел метра на три от грузовика, распластался на земле, одновременно нога в тяжелом армейском ботинке ударила Борисыча в коленную чашечку, Борисыч охнул и согнулся пополам, секунда — и вот освобожденный пленный уже на ногах, разлетаются обрывки ремня, уже тянется за выпавшим из рук старика автоматом, хватает его за ствол, приклад летит дубинкой в голову Михаила…
А потом
— Хийо де пута, — сквозь зубы проговорила Люба, ногой отшвырнула автомат подальше и больно вдавила ствол в кожу пленника. — Сабес ло кэ афес!
Пленник стоял молча, хрипло дышал и смотрел на рыжеволосую с бессильной ненавистью. Держа пистолет на вытянутой правой руке, не оборачиваясь, Люба приказала по-русски:
— Всем — десять метров назад. Летисия…
Короткая фраза на испанском — означавшая, видимо, то же самое, потому что смуглянка обалдело закивала и полезла через борт. Встала рядом с Алексеем. Очень близко.
Снова по-русски:
— Десять метров назад, я сказала!
Борисыч со стоном поднялся на ноги.
— Любка, твою мать… — начал было Алексей, держа обоих, Любу и пленника, на прицеле. Говорил он невнятно — скула стремительно распухала и наливалась багрянцем.
— Ну-ка отойди, подруга, — яростно простонал Борисыч, — дай-ка я ему сейчас…
— Выполнять, живо! Времени мало.
Сказано было негромко, но с такой властной интонацией, что все помимо воли повиновались (подчинение, увы, сидит в подкорке каждого рожденного в СССР). Отошли назад по дороге и сгрудились в кучку, бросая на оставшихся у грузовика ошалелые взгляды.
— Лешка, ты что-нибудь понимаешь? — тихо спросил Борисыч, растирая колено.
— Не, — помотал головой Алексей. И пояснил: — Я охреневаю…
— Это ж твоя вроде баба. — нахмурился Мишка.
— Мне показалось, или она действительно по-ихнему рюхает?
— Рюхает. И еще как. На стопроцентнейшем испанском, — ответила Татьяна Леше. — Лучше моего. С каким-то местным акцентом… Смотрите, она и сейчас говорит что-то, а тот явно отвечает!
— Не нравится мне это, ох как не нравится…
— Бред… Она же не… ну полный бред…
— А как она его — бах, бах, бах! — осклабился Вова. И вдруг вздохнул горемычно: — Домой хочется. Надоело вусмерть…
Разговор (или допрос?) закончился минут через семь — Любка отступила от пленного на три шага, не опуская пистолет, крикнула:
— Алексей, подойди!
Леха медленно, с опаской приблизился, не зная, кого держать на прицеле.
— Его на мушке держи, — подсказала Любовь. — А я ему пока руки свяжу, по-нормальному, не то что ты…
Алексей молча повиновался. Подошли и остальные. Закончив, Любовь устало, как-то по-мужски опустилась на землю, поглядела на столпившихся вокруг соотечественников, на Летисию. Лопес, вмиг постаревший лет на десять после допроса (все ж таки допроса?), с пустым взглядом тоже осел — как тряпичная кукла.
— Ну? — тускло спросила Люба. — Чего уставились? Я ж говорила — нужно было его лицом к дереву сажать. Его, кстати, Лопесом кличут.
— Ты кто такая? — неуверенно спросил Алексей, водя стволом автомата от Любы к пленному. — Ты его разговорила?
— Ага. Но толку-то — он сам ничего не знает. Поручили захватить шестерых русских и доставить начальству. Вот и все.
— Врет, — убежденно сказал Борисыч.
— Не думаю. Я ему такие имена напомнила, о таких знакомствах своих намекнула, что он не посмел бы…
— Ты кто такая? — вслед за Алексеем слово в слово повторил Мишка, глядя на нее исподлобья.
— Уходить надо, — угрюмо сказала Люба. — У развилки действительно должен быть пост, и если там заметили дым…
— С места не сдвинусь, пока не расколешься, — рявкнул Мишка. — Ты кто? Где по-испански насобачилась?.. — И вдруг недобро прищурился: — Разводила нас, да?
— Разводила, — легко согласилась Люба. — Ради вашей же, дураков, пользы… Ладно, раз сама виновата, раскрылась, кое-что расскажу… не все, хоть режьте — просто права не имею. — Она неторопливо встала, театрально бросила ладонь к «пустой» голове: — Разрешите представиться: майор Любовь Варыгина, сотрудник внешней разведки России.
— Типа мент, что ли? — потрясенно выдохнул Мишка.
А она собрала растрепанные волосы в пучок на затылке, связала их в «конский хвост» невесть откуда взявшейся резинкой… И словно преобразилась.
Изменились не только интонации — изменились ее манеры, походка, жесты, взгляд… словно Любу вдруг подменили на сестру-двойника, которая никогда не танцевала в стриптиз-клубе в Свердловске, а всю жизнь прослужила, скажем, в элитной части ВДВ.
Она подошла к Вовке и несильно щелкнула его по лбу. Сказала:
— Ох, и пришлось же за вами побегать, Владимир Анатольевич… — Обернулась, сообщила деловито: — Поступаем так: сейчас сталкиваем грузовик под откос и уходим в лес — этого гада усатого берем с собой, — а там я вам расскажу одну поучительную историю. Пока наши друзья с развилки будут разбираться, куда мы делись после «аварии» и что вообще тут произошло, мы уйдем подальше. Готовы?
Аккорд четырнадцатый
Момент истины
Рассказала я, конечно, далеко не все, товарищ генерал-майор, только в общих чертах. У меня выбора не было — иначе бы не поверили, иначе бы стали подозревать…