Колумбы неведомых миров
Шрифт:
Тогда двигатель был включен на полную мощность, и я чуть не потерял сознание от сильнейшей вибрации. Академик совсем ослабели он сидел, уронив голову на грудь.
Экраны вдруг “прозрели”: слева стал вырастать колоссальный ребристый диск километров двадцати в диаметре - вероятно, искусственный спутник. Чудовищная сила неумолимо влекла нас к диску, словно смеясь над двигателем, извергавшим миллиарды киловатт энергии. Так продолжалось несколько часов.
Внезапно наступила тишина: умолк громоподобный гул работавшего на пределе реактора. Я стояла опустив руки, и с ужасом смотрел на стрелку прибора, измерявшего запасы гравитонов. Она показывала ноль. Астролет опять перевернулся - теперь уже
Дальнейшее происходило без нашего участия. Астролет описал замысловатую кривую вокруг диска, перевернулся еще несколько раз, точно его перебрасывали гигантские руки, и, подчиняясь неведомой силе, снова притянулся к диску. Только сейчас я разглядел, что поверхность спутника не ребристая, а безукоризненно отшлифована и прозрачна. Словно в гигантском аквариуме, внутри спутника вырисовывались длинные переходы, каюты, лаборатории, сложные установки, эскалаторы, движущиеся между этажами. ’Как будто виден океанский корабль в разрезе.
– Не вздумай включать двигатель, - хрипло шепнул пришедший в себя Самойлов.
– Мы находимся в сильнейшем искусственном поле гравитации…
Я открыл рот, чтобы сказать ему, что все гравитонное топливо “вылетело в трубу” в результате неравного поединка с чужой техникой, но Петр Михайлович вдруг вытянул руку:
– Смотри, сейчас нас будут пеленать!…
Я увидел, как в днище диска раскрылись гигантские створки: в них свободно уместились бы два таких астролета, как наш. Словно игрушка, “Урания” была взята в створки, которые беззвучно сомкнулись под ней. Наступила непроницаемая темнота.
Глава восьмая
СОБРАТЬЯ ПО РАЗУМУ
– Не кажется ли вам, Петр Михайлович, что мы в плену?
– М-да, - сконфуженно согласился академик.
– “Туземцы” оказались более расторопными, чем можно было ожидать. А ты заметил, какие у них энергетические возможности? Остановить “Уранию” в пространстве. Ни за что не поверил бы этому раньше…
– Того ли еще надо ожидать, - угрюмо предположил я.
– Если когда-нибудь мы и выберемся на свет из этой космической ловушки, то лишь затем, чтобы попасть в здешний зоопарк. Представьте себе: клетка номер один - академик первобытной цивилизации Земли Петр Михайлович Самойлов! Ваш покорнейший слуга удовольствуется соседней клеткой, менее комфортабельной, сообразно его широко распространенной во Вселенной профессии звездоплавателя.
– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, - не сдавался Самойлов.
– Никогда не соглашусь, чтобы столь высокий интеллект - а о нем свидетельствует уровень их техники - сочетался с подобным варварством в обращении со своими собратьями.
– Можете не соглашаться. Это ничего не меняет в нашем положении, которое…
Вдруг стены астролета стали прозрачными, и в него хлынул голубоватый свет. Я быстро выключил освещение салона. Наступил полумрак, но с каждой секундой он все более рассеивался. Наконец стены точно растаяли, и мы увидели себя в центре огромного цирка не менее двух километров в диаметре. До самого купола цирка амфитеатром поднимались ложи, заполненные существами, напоминавшими людей, одетых в свободные одежды нелепой для нашего глаза, если не сказать безвкусной, расцветки. Множество холодных глаз рассматривало нас с оскорбительной бесцеремонностью. Я внутренне возмутился, но тут же съежился, встретив взгляд высокого старика с черно-бронзовым лицом. Его огромные фиолетово-белесые глаза, беспощадно внимательные, изучающе, спокойно разглядывали меня, словно букашку. Громадный человекоподобный череп старика, совершенно лишенный волос, подавлял своими размерами. Лицо, испещренное тончайшими морщинками, было бы вполне человеческим, если бы не клювообразный, почти птичий нос и необычные челюсти, построенные, вероятно, всего из двух костей. Это было непривычно для земного человека и отталкивало. Но глаза! Они скрашивала черты его лица. Бездонные, как Космос, настоящие озера разума, в которых светилась мудрость поколений, создавших эту высокую цивилизацию.
Я с удовлетворением отметил, что во всем остальном это были именно люди. Однако “собратья” сохраняли странное спокойствие, молчали и сидели неподвижно, точно изваяния.
– Попробуем представиться, - шепнул Петр Михайлович.
Он с достоинством выпрямился и внятно произнес:
– Мы - люди, жители Земли. Так мы называем свою планету, расположенную в конце третьего спирального рукава Галактики.
– И он включил карту-проектор Галактики на задней стене рубки.
– Мы прилетели оттуда… - Самойлов прочертил наш путь от окраины Галактики к ее центру.
Существа, как говорится, и ухом не повели. Ни звука в ответ. Огромная аудитория продолжала молча разглядывать нас.
– В конце концов, - рассудил Самойлов, - никто нас не удержит. Мы можем подойти к ним поближе и попробовать растолковать что-нибудь на пальцах.
Я тотчас решил сделать это и, выйдя из астролета, направился к ближайшим ложам. Но в двух-трех шагах от астролета пребольно стукнулся головой в невидимую стену. Чудо, да и только! Стена была абсолютно прозрачна, но тем не менее существовала. Теперь я понял, что все привычные предметы вокруг нас стали до нереальности прозрачными, а видимым оставался только центр рубки да салон со столом и креслами.
– Да… Это тебе не клетка!
– растерянно пробормотал академик.
– Чего они уставились на нас?
– возмутился я.
Академик покачал головой:
– Странный вопрос! На их месте мы делали бы то же самое, рассматривая на Земле внезапно появившихся космических собратьев.
Вдруг на куполе амфитеатра возникли замысловатые значки и линии.
– Ага!
– с удовлетворением сказал Петр Михайлович.
– С нами, кажется, пожелали объясниться.
– Несколько минут он пристально вглядывался в непонятные знаки. Потом широко улыбнулся.
– Нам предлагают какую-то математическую формулу или уравнение. Судя по структуре, она напоминает закон взаимосвязи массы и энергии - этот универсальный закон природы.
– Ну, не ударьте лицом в грязь, - взмолился я.
– Предложите им что-нибудь посложнее, чтобы они призадумались.
Самойлов быстро включил проектор и, подчиняясь его команде, электронный луч написал сложнейшее тензорное уравнение.
В ответ замелькали целые вереницы новых знаков, таких же непонятных, как и предыдущие.
– Такие приемы объяснений ни к чему не приведут, - в раздумье сказал Петр Михайлович.
– Ни мы их, ж они нас не поймут… Стой-ка! Напишем им лучше нашу азбуку.
И электронный луч принялся выписывать на экране алфавит геовосточного языка [15]. Академик отчетливым громким голосом называл каждую букву.
На куполе тоже сменились значки. Они стали несколько упорядоченнее. Очевидно, это была их азбука. Ничего себе! Букв не менее сотни - в два раза больше, чем в нашей азбуке. Вот тебе и “туземцы”!
Значки “туземной” азбуки поочередно вспыхивали, выделяясь среди остальных, и громкий звенящий голос, очевидно механический, отчетливо произносил звуки. Похоже было, что мы сидим за школьными партами и учимся читать по складам.