Колумбы неведомых миров
Шрифт:
– Это же замечательно! Надеюсь, для нас изготовлены нейтронитные скафандры?
– K сожалению, нет, - ответил академик.
– За десять последних лет вся атомная промышленность Восточного полушария при полном напряжений мощностей смогла синтезировать лишь семнадцать тысяч кубиков нейтронита, так как его производство чрезвычайно сложно и энергоемко. Этого количества едва хватило на постройку “Урании”. Будем надеяться, что к моменту нашего возвращения нейтронит будет добываться так же легко, как и титан.
– Семнадцать тысяч кубических сантиметров нейтронита - это примерно два ведра. Если, конечно, можно было бы налить его в ведра. Хватило ли этого количества на обшивку корпуса ракеты?
– усомнился я.
– Вполне достаточно. И даже осталось для покрытия внутренних поверхностей гравитонного реактора, квантового преобразователя и канала дюзы. Ведь толщина нейтронитной обшивки “Урании” невероятно мала: всего одна сотая доля миллиметра.
Я бегло прикинул в уме: если кубик нейтронита весит четыре тонны, то “два ведра” - шестьдесят четыре тысячи тонн. Вес двух крупных океанских судов, вместившийся в тончайшей пленке, которая покрывает части ракеты!
– По расчетам Академии тяготения, - сказал Самойлов, - запаса гравитонов хватит на десятикратный разгон корабля до скорости света и на обратное торможение до обычной скорости, равной пятидесяти километрам в секунду. Фотонная ракета должна быть длиной от Москвы до Нью-Йорка, чтобы заменить нашу “Уранию”.
– Так мы можем на ней лететь хоть до края Вселенной!
– воскликнул я.
– И даже дальше, - пошутил академик.
…Месяц, отведенный для ознакомления с “Уранией”, пролетел незаметно. Академик весь этот месяц провел в бесконечных научных совещаниях, обсуждая с провожающими нас учеными, астрономами, конструкторами и инженерами детали полета к центру Галактики, режимы ускорений и замедлений, способы ориентировки и нахождения обратной дороги к Солнцу. Его постоянно окружали математики и программисты, на ходу переводившие решения ученых в строгие цифры программ-команд для электронных машин и роботов. Я изучал внутреннее устройство астролета, приборы управления и функции роботов. В этом чудесном корабле все было так необычно и интересно, что я уже ни о чем не жалел. Особенно полюбился мне небольшой уютный салон, служивший одновременно и столовой и спальней. Одна из стен салона напоминала пчелиные соты: в глубоких узких ячейках, прикрытых пластмассовыми прозрачными створками, находилась особая питательная среда для микроскопических водорослей. Водоросли представляли собой искусственно выведенный вид хлореллы [8]. При микроскопических размерах каждой особи хлорелла имела максимальную площадь соприкосновения с окружающей средой, а значит, поглощала углекислоту и выделяла в больших количествах свободный кислород. Кроме того, эти водоросли, на худой конец, астронавты могли употреблять в пищу.
Противоположная стена, тоже ячеистая, служила информарием: там в сотнях выдвижных ящиков хранились микрофильмы, в которых были собраны важнейшие достижения современной человеческой культуры, науки и техники. Достаточно было вложить микрофильмы в проективный автомат, как на экране появлялись цветные картины великих мастеров живописи, художественные фильмы, концерты выдающихся артистов или текст научной книги, сопровождаемый голосом комментатора.
Снизу из стены выдвигались две складные койки. Посредине салона стоял круглый стол с креслами. Дверь справа вела из салона в лабораторию, до отказа заполненную приборами, установками, инструментами. В стены салона были ввинчены портреты великих ученых, открытия которых позволили человечеству завоевать Космос. Среди них были Лобачевский, Лоренц. Циолковский, Эйнштейн.
Дверь слева вела в анабиозную комнату. Там были смонтированы две анабиозные ванны. В старых конструкциях анабиозных ванн применялся обычный переохлажденный физиологический раствор с довольно грубой дозировкой излучений, что не позволяло находиться в них более пяти лег кряду без обновления среды. В новых ваннах применялся особый анабиозный раствор на основе дейтерия. Живительные свойства дейтерия были известны еще в 50-х годах XX века, но лишь совсем недавно научились точно дозировать его микрорастворы. Дейтерий как бы “консервировал” организм человека на той стадии, которой его застал. “Проспав” в дейтериевой ванне 50-100 лет, мы постареем не более, чем на 2-3 года. Особые излучения, пронизывая ванны, вызывали резонанс колебаний атомов дейтерия и микроструктур тела, обеспечивая сохранение всех функций организма. Реле времени на основе радиевых часов по мере надобности включало автомат “пробуждения” астронавта, лежащего в анабиозе.
При прежних кратковременных полетах мне не приходилось сталкиваться с устройством такого рода, и я спросил академика:
– Верно ли сработает реле времени? Выведет ли оно нас из состояния “вечного сна”?
– Думаю, что да, - коротко ответил Самойлов.
Я недоверчиво покачал толовой. Инженер электрофизиолог, сопровождавший нас, рассмеялся.
– Все выверено, - успокоил он меня.
– Можете хоть сейчас испытать это на себе.
Мы продолжали осмотр. Ближе к носовой полусфере ракеты располагалось важнейшее помещение корабля - небольшая централь управления, точнее говоря, штурманская рубка с огромным, как концертный рояль, пультом управления и широким экраном астротелевизора. Вместо обычных иллюминаторов служили радарные и инфракрасные локаторы. “Здесь мое будущее рабочее место”, - подумал я, с удовлетворением разглядывая приборы. Центральную часть пульта занимал искатель траектории, электронный прибор, соединенный с вычислительной машиной. Он имел небольшой экран, на котором электронный луч во время полета ракеты непрерывно рисует траектории пути - вычисленную и действительную. Траектории автоматически проецируются на подвижную звездную карту. Пока они совпадают - прибор поет ровную мелодию, но как только расходятся - искатель тотчас издает тревожный сигнал и автоматически включает электронную машину. Последняя вычисляет поправку и дает команду роботу, управляющему двигателем.
Всю правую сторону рубки занимал УЭМК - универсальный электронный мозг для космических кораблей. Его панель сверкала множеством разноцветных индикаторных лампочек.
Академик Самойлов, в начале осмотра лаконичный и сухой, заметно подобрел, видя мое восхищение астролетом. Он подошел ко мне, похлопал по плечу и одобрительно произнес:
– Вот, кажется, и все… Пойду к диспетчеру: надо согласовать последние детали завтрашнего старта. А ты, если хочешь, оставайся. Заодно еще раз проверишь действие автомата, создающего микроклимат. Привыкай к астролету… Считай, что мы уже в пути.
…Последние сутки я совсем не выходил из астролета, еще и еще раз упражнялся в управлении системой автоматов, следил за размещением и креплением грузов, проверял механизмы. Когда за мной закрылся массивный автоматический люк, я долго не мот уснуть в эту предстартовую ночь. Казалось, Солнечная система осталась далеко позади, невероятно далеко. Словно ее не было вовсе… Минуты протекали, как вечность. Лежа без сна, я размышлял: “Неужели на целые десятилетия я запру себя в этой стремительной гробнице!… Пусть для меня, погруженного в анабиоз, они пролетят, как мгновения. А замедление Лоренца?… Вернувшись, я все равно не застану в живых никого из современников и буду доживать свой век в музее энного тысячелетия, словно ихтиозавр, воскрешенный из небытия. Или, если академик прав, я вернусь на Землю к настоящим живым стегозаврам и рыбоящерам? Интересно, как в таком случае я протяну миллионы лет, дожидаясь современной мне цивилизации?…”
Глава четвертая
МЫ УХОДИМ В БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Великий день настал… Лихорадочно посматриваю на хронометр, ввинченный в стену зала Лунного космопорта. Сейчас одиннадцать десять… Через пятьдесят минут - старт. Зал набит битком. Опоздавшие примостились на площадках, лестницах, даже на опорных балках, легко допрыгивая до них в условиях слабого лунного притяжения.
Мы с академиком восседаем за столом президиума. Уже было все: бесконечные поздравления, пожелания, советы, тысячи вопросов, на которые невозможно ответить.
…Под сводами зала торжественно звучит Гимн Освобожденного Мира. Последние рукопожатия, последние слова прощания. Большинство провожающих спускается в глубь подлунного города, чтобы там, на площадях перед телевизионными экранами, наблюдать исторический старт, Ни одна живая душа не уцелеет на поверхности Луны, когда заработает наш гравитонный “прожектор”: сверхмощные излучения тяжелых электромагнитных квантов испепелят человека в мгновение ока, а чудовищный потенциал тяготения, образующийся в канале реактивной струи, раздавит его в лепешку.