Колумбы российские
Шрифт:
Поздно вечером Баранов с Лисянским вышли на палубу и вдруг услышали унылое пение со стороны крепости. Сначала можно было разобрать индейское «у-у-у», которое повторялось несколько раз. Ясно слышался плач детей и как будто женщин, который покрывался грохотом индейских музыкальных инструментов наподобие барабанов.
— Опять шаманят, — проговорил Баранов, — но сегодня как-то по-новому, по-особому. Что-то там творится… не разберу.
Всю ночь, почти до самого утра, можно было слышать шум со стороны крепости. Потом вдруг все утихло. Настала мертвая тишина.
Угомонились, нечистые, — проговорил часовой, — наконец-то спать улеглись!
6
Большая часть следующего дня прошла в приготовлениях к штурму, но только к вечеру удалось подвезти пушки к подножию холма, на котором стояла крепость. Лисянский решил, что до темноты времени осталось мало, и поэтому был дан приказ всем, уже занявшим позиции начать атаку после предварительной бомбардировки, на рассвете следующего дня, 8 октября. Для острастки индейцев, дабы они не вздумали совершить вылазку против осаждающих под покровом темноты, по крепости было дано несколько залпов.
Никакого ответа со стороны индейцев не последовало. Все замерло. День стал клониться к концу, и по песку морского берега потянулись длинные тени. Лейтенант Повалишин вдруг посмотрел на небо и заметил, что над крепостью кружилось много ворон.
— Что это вороны закружились над крепостью? — заметил он Лисянскому.
— Не знаю. Что-то странное происходит. Собак поубивали, что ли, чтоб не кормить их, — так вороны и кружатся над падалью. Александр Андреевич, что вы думаете?
Баранов заслонил глаза ладонью и долго следил за тем, как вороны кружились над укреплением… потом задумчиво сказал:
— Да, очень странно… ведь вороны как будто спокойно спускаются внутрь крепости, не боятся людей. Ничего не понимаю. Ну, да завтра утром выясним.
Он все еще носил повязку на простреленной руке, она иногда беспокоила его.
Рано утром Баранов послал к воротам крепости переводчика с белым флагом и приказал ему заявить индейцам, что если ворота не будут открыты немедленно и крепость не сдана, то сразу начнется жестокая бомбардировка, и крепость будет взята штурмом.
Довольно скоро у лагеря Баранова появился бежавший к нему переводчик.
— Александр Андреевич, — кричал издали запыхавшийся парламентер, — в крепости никого нет!..
— Как никого нет? Что ты там мелешь?
— Нет никого, крепость пуста… Я подошел к воротам, кричал, — никто не ответил. Тогда я заглянул в щель ворот и увидел, что двор пуст… в крепости нет ни одного человека…
Баранов нахмурился, все еще не веря полученной информации.
— Не ловушка ли какая?..
Повернулся к Кускову:
— А ну, пойдем к господину капитану… держать совет.
Лисянский, услышав сообщение Баранова, был ошеломлен…
— Ну что же, — сказал он, наконец, — пойдем в крепость.
Подозвал Повалишина.
— Дайте сигнал десанту начать медленное движение к крепости… шагом… не бежать… быть готовыми к любой неожиданности. Бомбардировку отменить!
Медленно поднялась цепь моряков с лейтенантами Повалишиным и Арбузовым во главе. Оба молодые офицера со шпагами в руках медленным шагом приближались к крепости, зорко смотря вперед — нет ли подвоха.
За тонкой линией моряков двигалась вся ватага промышленных и кадьякских жителей. Впереди, сдерживая их нетерпение, шли Баранов и Кусков. Вместе с ними был и Лисянский, решивший оставить корабль на попечение бомбардиров и младших офицеров.
Со стороны крепости — ни звука. У некоторых матросов по спине забегали мурашки.
«Хоть бы стрельнули раз, окаянные», — думали они.
Все ближе и ближе к воротам подходит цепь моряков… пять сажен, три… одна…
Повалишин повернулся к матросам:
— А ну, братцы, навались на ворота… Тут что-то не ладно… да не зевайте, держите ружья наготове.
Дружно навалились моряки на ворота, и те, к их удивлению, довольно легко распахнулись.
— Вперед! — закричал Повалишин.
— Ура! — прокатилось по склону горы, и матросы ринулись во двор крепости.
— Ур-ра! — звонко закричал Баранов и довольно быстро для своих больных ног побежал за моряками. Следом за ним ринулись остальные.
— Ура! — опять закричали моряки, ворвавшись внутрь крепости и в недоумении один за другим замолчали.
Во дворе крепости было пусто и только над головами зловеще закружились вороны. Скоро двор заполнился массой людей, все еще не понимавших, куда девались индейцы.
— Юрий Федорович! — вдруг громко позвал Лисянского Повалишин. — Скорее сюда! Посмотрите!
Встревоженные Лисянский и Баранов бросились в угол крепости, куда их звал Повалишин.
Там их ожидало зрелище, от которого у многих волосы зашевелились на голове.
В углу в разных позах лежали убитые индейцы — не менее тридцати, очевидно, сраженные во время бомбардировки, а в стороне от них, ровненько в ряд, лежали пятеро убитых индейских детей. Поодаль валялось несколько собак. Индейцы, ночью тайно покинувшие крепость, очевидно, боялись, что дети плачем могут выдать их планы, и поэтому решили умертвить их. То же самое они сделали со всеми собаками, чтобы они лаем не выдали тайком покидавших форт.
— Боже! Какой ужас! — невольно вырвалось у Лисянского. — Какое варварство!
— Нехристи… нехристи и есть, — добавил тихо Баранов и, скинув шапку, широко перекрестился, — за упокой душ невинных младенцев, умученных врагами…
Лисянский позже, описывая эти события, записал: «Сойдя на берег, я увидел самое варварское зрелище, которое могло бы даже и жесточайшее сердце привести в содрогание. Полагая, что по голосу младенцев и собак мы можем отыскать их в лесу, ситкинцы предали их всех смерти»…