Коля Тайга. Полосатый крысолов
Шрифт:
Савёлкин поднимается, отряхивается и уходит, втянув голову в плечи.
– Ну как, дядя Коля, сыграли в шахматишки? – весело спрашивает Алихан, заходя в каптёрку. – Что-то он притруханный вышел.
– Ферзь рубит – пешки летят, – философски замечает Тайга. – С шахматами закончили, пошли до катрана.
«Катран» – место в бараке, где «братва» перекидывается в картишки. «Катает», говоря по-местному. Или – «колошматит». Лучшее время, понятно, ночь. Днём кто ж позволит?
Играют в «весёлом углу», у «чёрных», то есть у блатных, на одной из кроватей. Когда сюда подходят Тайга и Князь, на «катране» царит
– Шо такое, господа сидельцы? – с усмешкой вопрошает «смотрящий». – Зону объявили неигровой? Чи траур по хозяйской тёще?
– Мужички у тебя сволочные, Тайга. Фуфлыжное племя.
Тот, кто это произнёс, поворачивается к старому каторжанину лицом. Это Влас – один из «быков» «положенца» зоны, Слоника. Сам Слоник со своими располагается в третьем отряде. Молодой блатарь из породы молодых, хамовитых уголовников, и ребят вокруг себя собрал таких же.
– Алихан, дорогой, что же ты не сказал, что у нас гости? – ровным голосом произносит Тайга, как бы пропуская мимо ушей вызывающую реплику Власа. Но те, кто знает «смотрящего», по тону понимают: гость уже нарвался на неприятности. Понимает это и Князь.
– А чего предупреждать? – лениво сквозь зубы цедит он. – Завтра мужикам по-новой локалку24 заваривать. Что, у себя в отряде не с кем шпилить? Или свои на катран не пускают?
– Ты метлу привяжи! – взрывается Влас. – Где хочу, там играю! А если ваш «пассажир» через пять минут десять тонн25 на кон не кинет – «фуфлом»26 расплатится!
Он тычет грязным коротким пальцем в верзилу с обвислыми ушами и растерянным лицом печальной лошади. Это – слесарь гаража зоны Таранкин.
– Стало быть, он тебе вкатил десять штук? – интересуется Тайга. И, обращаясь к слесарю, укоризненно замечает:
– Валера, я ж тебя предупреждал: на катран ни ногой! Тебе даже в дочки-матери нельзя играть. Масла в башке – на один бутерброд!
– Короче, платить будем? – грозно наступает Влас.
– Тише, тише, – успокаивает Тайга. – Ты не дома. Боговать будешь у себя в бараке. Здесь ты никто, и зовут тебя никак.
– Да я от Слоника! – кипятится Влас.
– Да? И шо он мне хотел передать?
Влас спохватывается, что «загрубил»: Слоник тут, конечно, ни при чём. Его имя выскочило у блатаря непроизвольно, просто «для авторитету», «для понта». Но что вылетело, того уж не поймаешь.
– Когда надо будет – передаст!
– Значит, ничего? А ты «передаст», «передаст»…
Барак взрывается от хохота. Все прекрасно знают анекдот насчёт «Ты сам – передаст!». Но «предъявить» Тайге Влас ничего не может. Тот просто «отмажется»: дескать, повторил его же
Гость сидит красный от бешенства. Он не знает даже, что ответить. А Тайга продолжает, обращаясь к Алихану:
– Так что же здесь делает этот красавец?
– К землякам пришёл, наверное, – подыгрывает Князь.
– Мало ли земляков; мы все земляки, по одной Земле ходим. Ты с каких краёв будешь? – спрашивает Тайга Власа.
– Какая разница…
– Один ебёт, другой дразнится! Я, к примеру взять, елецкий. И не стыжусь. Слыхал, небось, что Елец – всем ворам отец? А у тебя, получается, как у труболёта27 – ни Родины, ни флага?
– Да с Кацапетовки он, – отзывается кто-то из тёмного угла. – Московский.
Московских в зонах почему-то не любят. Как и питерских. Видимо, сказывается всегдашняя смутная неприязнь провинции к столице. Для Тайги это – ещё один козырь.
– Москвич… – бросает он куда-то в неопределённость. – Москвичи, москвичи, на хуй лезут, как сычи. Вот такой у нас фольклор, – неожиданно и как бы извиняясь, сообщает он, но обращается опять-таки не к Власу, а ко всей почтенной публике. Дескать, не в обиду сказано, а так, для общего кругозора.
Подобного Влас стерпеть уже не в силах.
– Ты, падло полосатое! – орёт он, бросаясь на «смотрящего».
И тут же оказывается на полу с вывернутыми руками.
– Пустите, вы, волки! – хрипит он. – С вас за всё спросят, за всё!
– Тут он прав, господа арестанты, – обращается Тайга к зэкам. – За всё надо спрашивать. По понятиям. Шо у нас здесь, одесский цирк? Каждый кувыркается, как хочет, вякает, что в голову взбредёт…
В спальном помещении уже собралась толпа. Большинство осуждённых давно забыли о телевизоре. Какой там секс, когда рядом порнуха!
– А по понятиям, господа арестанты, – продолжает Тайга, – Влас имеет с Валеры десять тонн. Карточный долг – долг чести. Да отпустите вы парня, чего вы ему ласты покрутили?
Гостя отпускают. Он стоит злой, взъерошенный и хмурый.
– Есть у тебя чем рассчитаться, Валера? – спрашивает Тайга.
Растерянный Валера только хлопает кобылячьими глазищами.
– Тогда, конечно, придётся подставить попу, – констатирует «смотрящий».
Валера бледнеет, хотя в темноте это незаметно. В толпе проносится недоумённый ропот.
– Ну, получай, что причитается, – обращается Тайга к Власу.
Тот настороженно и выжидающе смотрит на каторжанина. Понимает: это лишь увертюра.
– Шевелись! – подбадривает Тайга. – Время пошло. Мы тебя, конечно, не торопим, но и ты нас пойми. Нам ведь тоже кое-что причитается получить. С тебя.
Влас невольно отступает на шаг – и упирается спиной в стену из зэков.
– А как же ты думал, братка? – задушевно растолковывает дядя Коля. – За базар отвечать надо. Закосорезил ты, Москва. Закосорезил… Вообще-то я человек незлобливый. Если бы ты просто на меня отвязался, я бы, может, и простил. Ну, спросил бы для порядку. Как говорится, дал бы почувствовать братскую руку, отпустил бы хорошего «леща»… Но ты ведь «полосатую масть» офоршмачил28. Народ не поймёт. Придётся и тебе становиться на четыре кости. И будет у нас завтра на зоне двумя девочками больше.