Колыбель на орбите [сборник]
Шрифт:
Он мог уволиться, но это даже не пришло ему в голову. Во всяком случае, под его мягкой и уступчивой внешностью скрывалась упрямая сердцевина. Доктор Застенчивый продолжил работу, и даже еще энергичнее. Создание Карла продвигалось медленно, но неуклонно. Настал день, когда к последней из множества ячеек его мозга был припаян последний контакт, а техники проверили и протестировали последнюю из тысяч его плат.
А еще одну плату, неотличимую от других и подключенную к ничем не отличающемуся от прочих набору ячеек памяти, доктор проверил сам, потому что о ее существовании больше
Итак, наступил великий день. В Кентукки хитроумными маршрутами прибыли очень важные персоны. Из Пентагона прилетело целое созвездие многозвездных генералов. Пригласили даже флотских.
Генерал Смит гордо водил гостей из пещеры в пещеру, от банков памяти к сетям селекторов, от матричных анализаторов к панелям ввода данных — и наконец к рядам электрических пишущих машинок, с помощью которых Карлу предстояло выводить результаты своих размышлений. Генерал неплохо ориентировался среди всей аппаратуры: по крайней мере, почти не ошибался с названиями. А на некоторых невежд даже ухитрился произвести впечатление чуть ли не создателя Карла.
— Итак, — радостно предложил генерал, — зададим-ка ему работу. Пусть посчитает. Желающие есть?
При слове «посчитает» математики поморщились, но генерал так и не заподозрил, что произнес нечто неприличное. Шишки в погонах задумались, потом кто-то робко спросил:
— А сколько будет, если девять умножить на себя двенадцать раз подряд?
Один из техников, фыркнув, нажал несколько клавиш. Пулеметом затрещала машинка, и присутствующие не успели дважды моргнуть, как получили ответ — все двадцать цифр.
(Если кому интересно, то он выглядит так:
Но вернемся к Гарри и его рассказу.)
Еще минут пятнадцать Карла бомбардировали подобными пустяками. Гости были впечатлены, хотя вряд ли кто из них распознал бы ошибку, даже если бы ответ оказался совершенно неверным.
Генерал скромно кашлянул. Простая арифметика была для него пределом, а Карл только-только начал разогреваться.
— А теперь я уступаю свое место капитану Уинклеру, — объявил генерал.
Капитан Уинклер был блестящим молодым выпускником Гарварда, которому генерал не доверял, не без оснований подозревая его в том, что он больше ученый, чем военный. Однако он был единственным офицером, действительно понимавшим, что именно и как именно Карлу полагается делать. И когда капитан начал читать гостям лекцию, генерал с отвращением подумал, что тот смотрится в точности как проклятый школьный учитель.
Тактическая проблема, к которой капитан привлек внимание гостей, была сложной, но ответ на нее был известен всем, кроме Карла. То было сражение, завершившееся почти столетие назад, и когда капитан смолк, генерал из Бостона прошептал своему адъютанту:
— Готов поспорить, какой-нибудь проклятый южанин наверняка что-то нахимичил в машине, чтобы на сей раз победил Ли.
Все, однако, признали, что эта проблема — прекрасный способ проверить возможности Карла.
Считывающие устройства проглотили перфоленты, на панелях регистров замелькали лампочки, вокруг начались таинственные события.
—
И, словно из противоречия, затрещала машинка. Из нее выползла полоска бумаги, и капитан, весьма озадаченный неожиданным проворством Карла, прочел ответ. Челюсть у него немедленно отвисла на пятнадцать сантиметров, и он так и остался стоять, уставившись на листок, точно не веря собственным глазам.
— Ну что там?! — рявкнул генерал.
Капитан сглотнул, но дар речи к нему так и не вернулся. Нетерпеливо фыркнув, генерал вырвал у него листок. Тут настала его очередь изображать человека, которого хватил паралич, только, в отличие от своего подчиненного, он еще и изумительно покраснел от гнева. Несколько секунд он напоминал некую тропическую рыбу, вытащенную из воды, затем, не без легкой борьбы, загадочным ответом завладел пятизвездный генерал — самый старший по званию среди присутствующих.
Его реакция оказалась совершенно иной — он согнулся пополам от хохота.
Младшие офицеры еще минут десять оставались в неведении, но постепенно новости просочились от полковников к капитанам, а от них — к лейтенантам, и вскоре даже рядовые узнали замечательную новость.
Карл обозвал генерала Смита напыщенным бабуином. Точка.
И хотя с Карлом были согласны все, в такой ситуации надо было что-то делать. Что-то, несомненно, было неисправно. Что-то — или кто-то — отвлек внимание Карла от битвы при Геттисберге.
— Где доктор Застенчивый?! — взревел генерал, обретя голос.
Но доктора под рукой не оказалось. Став свидетелем великого момента, он тихо и незаметно удалился. Потом, разумеется, последует возмездие, но оно стоило такого зрелища.
Отчаявшиеся техники очистили память и запустили тесты, заставив Карла выполнять сложные цепочки умножений и делений — компьютерный эквивалент «на дворе трава, на траве дрова». Карл справился с ними безупречно. Тогда ему задали простенькую тактическую задачку, какую даже лейтенант-новичок решил бы и во сне.
Карл ответил: «Прыгни в озеро и утопись, генерал».
И только тогда до генерала дошло, что ему противостоит нечто, выходящее за рамки стандартной операционной процедуры. Перед ним находился механический бунтовщик — как минимум.
После нескольких часов тестирования стало наконец ясно, что же произошло. Где-то в ячейках памяти Карла затаилась восхитительная коллекция оскорблений, любовно собранная доктором Застенчивым. Он закодировал на перфоленте или записал в виде электронных импульсов все то, что хотел сказать генералу сам. Но сделал он не только это: столь простая задача была бы недостойна его гения. Он вставил в Карла нечто, что можно назвать схемой цензуры, и тем самым наделил его властью дискриминации. Прежде чем решить предложенную ему проблему, Карл оценивал ее. Если это была задачка из области чистой математики, он решал ее без возражений. Но если ему подсовывали военную проблему, он выдавал очередное оскорбление. Сделав это двадцать раз, он так и не повторился, и женщин в погонах благоразумно вывели из машинного зала.