Колыбель предков
Шрифт:
— Но ведь гипотетический род предка человека, обезьяночеловек бессловесный, только одна из составных частей гипотезы Геккеля, — возразил Дюбуа.
— Еще бы, конечно! — иронически воскликнул Фюрбрингер. — Если бы не было других «составных частей», — понизил он голос, — я не провожал бы тебя сегодня на край света. Но подумай, что это за части, и пусть тебя осенит благоразумие. Геккель считает, что наиболее близок человеку гиббон, а не шимпанзе, как доказал Дарвин. Редкий случай противоречия двух мыслителей, но весьма примечательный, поскольку Геккель почти одинок в своих симпатиях к гиббону. Если где и искать предка человека, так в Африке, где
— Мне трудно объяснить это, — ответил Дюбуа и, поежившись от холода, поднял воротник пальто. — Я опасаюсь, что вы обвините меня в мистике, но уверенность моя в правоте выбора места исследований настолько глубока, что я не испытываю ни малейшего волнения перед отправлением в чужие края. Спокойствие мне придает вера в справедливость эволюционной теории Дарвина, Гекели, Геккеля в применении ее к человеку. Это главное. Думаю, успех дела решат в конце концов моя настойчивость, а также и упрямство. Может быть, Геккель не прав в своих пристрастиях к гиббону, но ведь в доледниковые времена в Нидерландской Индии мог жить шимпанзе, который затем с наступлением похолодания вымер.
— Так, так — стремимся примирить непримиримое? — укоризненно покачал головой Фюрбрингер. — И Дарвину воздать должное, и Геккеля не обидеть? Не знаю, право, что из этого получится… Итак, кроме Геккеля у тебя нет союзников?
— Отчего же нет, — улыбнулся Дюбуа. — Есть, да еще какой!
— Кто же?
— Сам Рудольф Вирхов.
Макс Фюрбрингер растерялся настолько, что потерял дар речи и с недоумением посмотрел на Дюбуа. Наконец, он опомнился:
— Избавь нас господь от таких союзников! Разве Вирхов изменил свой взгляд на происхождение человека?
— Нет, но он теперь не прочь порассуждать о прародине, и, знаете, где он ее помещает?
— Если он стал твоим союзником, то догадываюсь…
— Родина человека, по мнению Вирхова, находилась между Индией и Нидерландской Индией, — серьезно пояснил Дюбуа.
— Может быть, я профан в географии, но, насколько мне помнится, там нет никакой земли, океан и только.
— В этом-то и заключается соль — прародину поглотил океан. Она называется Лемурия.
— Вот он, типичный Вирхов! — воскликнул Фюрбрингер. — Родина есть — и ее нет, предки человека были, но останки их надо выкапывать со дна океана. На что же ты, однако, надеешься в связи с этим?
— Океан, возможно, поглотил не всю Лемурию, — на что же еще мне надеяться? — в тон учителю засмеялся Дюбуа. — Суматра и Ява, чем не осколки материка «прародины» Вирхова? К тому же он давно недоволен тем, что ведется только теоретическая разработка проблемы: «Надо взяться, наконец, за лопату и перестать фантазировать». Вот я и следую его совету!
— Ты находишь силы шутить, а мне, между тем, не до смеха, — грустно сказал Фюрбрингер. — Не хочу накликать беду мрачным пророчеством, но буду с тобой предельно откровенным: у тебя один шанс из миллиарда в успехе задуманного предприятия.
— Я выиграю даже при таком невыгодном соотношении, — твердо сказал Дюбуа.
Макс Фюрбрингер развел руками. Стало ясно, что дальнейшие уговоры бесполезны. Упрямец Дюбуа остался верен себе, не желая внять доводам разума. Пусть, в таком случае, поступает как знает. Он, Фюрбрингер, сделал все возможное, чтобы поездка, вдохновленная поистине безумными надеждами, не состоялась. Они помолчали немного, а потом, когда Дюбуа начал рассказывать, как он выколачивал деньги на поездку и получил решительный отказ, на бриге часто зазвонил колокол, призывая команду и пассажиров занять места на палубе.
Наступила минута расставания. Фюрбрингер обнял Дюбуа и, не позволяя ему говорить, повернул к трапу, легонько подтолкнув вперед. Фигуры отъезжающих смешались, и Фюрбрингер не заметил, как Дюбуа замешкался, прежде чем ступил с земли на упругие доски трапа — он прощался со спокойным, благоустроенным и ясным прошлым.
Итак, Рубикон перейден!
Когда Дюбуа поднялся на палубу и взмахнул рукой, прощаясь с учителем, снова ударил колокол. Послышались команды. Матросы ловко втянули мостки на бриг, с борта полетели змеи канатов, и корабль плавно отошел от берега. Поднявшийся ветер разогнал тучи, и дождь почти прекратился. Дюбуа долго стоял на палубе, вдыхая промозглый холодный воздух и слушая тоскливые крики чаек. Если говорить откровенно, на душе у него было неспокойно. «Надо сразу же заняться чем-то серьезным, чтобы отвлечься от мрачных мыслей», — подумал Дюбуа и, неумело приноравливаясь к движениям палубы, направился в каюту.
Если бы год назад кто-то сказал, что он станет военным, он посмеялся бы в ответ. Но поскольку личных средств у Дюбуа не было, а университетское начальство пришло в ужас от его идей и в средствах на экспедиционную поездку на Малайские острова отказало, то ему не оставалось ничего другого, как в свои 28 лет стать военным, добровольно согласившись служить не в Европе, а в колониальных войсках Нидерландской Индии. Это позволяло добраться до «страны гиббонов» за казенный счет. Конечно, в дальнейшем потребуются деньги на производство раскопок в пещерах, но это уже заботы не сегодняшнего дня.
Накануне отъезда Дюбуа доставил на корабль свое незамысловатое имущество и распределил его в каюте, которая теперь казалась обжитой и знакомой. Дюбуа открыл один из чемоданов, достал кипу бумажных листков, исписанных аккуратно, и устроился в жестком кресле: надо навести порядок в записях, посвященных открытиям древнейших людей, обезьянолюдей. Таких заметок не так уж много, остальное относится к побочным вопросам, но зато они содержат максимум сведений, которые он собрал, просматривая научные издания и беседуя с теми, кого интересовала проблема происхождения человека.
Чем же он располагает, чтобы с такой уверенностью отправиться в путешествие на острова далекой Нидерландской Индии? Прежде всего для него нет никаких сомнений в том, что до появления на земле Homo sapiens человека разумного, существовал какой-то иной вид людей с ярко выраженными обезьяними чертами, приоткрывавшими завесу над тайной происхождения человека. Считая неуместным спорить с учителем накануне отъезда, Дюбуа не стал объяснять фактическую сторону дела. Разумеется, Фюрбрингер прав в том, что теоретические рассуждения Генри Гекели и Эрнста Геккеля повлияли на его убежденность в существовании переходной формы, связывающей человека и антропоидную обезьяну, так называемого недостающего звена, обезьяночеловека бессловесного, и о возможном местонахождении прародины человечества на юго-востоке Азии, в особенности в островной ее части, представляющей собой остатки поглощенной водами океана загадочной Лемурии.