Колыбель за дверью
Шрифт:
Наташа пригубила шампанское и пила вино: по глоточку за тост, Максим поступил так же – ему даже от запаха спиртного становилось дурно после недавней распущенности. Таня, понемногу, охотно пила и шампанское и вино, а вот Василий, произнеся очередной тост, опрокидывал рюмку за рюмкой, закусывал с аппетитом за двоих, хрустя то огурцами, то капустой и к концу обеда приканчивал невозмутимо второй графинчик «Охотничьей», нисколько при этом не хмелея.
Был и большой свадебный торт с обручальными кольцами, и самовар с чаем, и кофе с мороженым на десерт. Торта съели совсем чуть-чуть и Наташа попросила официанта разрезать остатки пополам, упаковать в две коробки и отнести под конец застолья в машину, что и было сделано.
Через четыре с половиной часа, осоловевшие от еды, но весёлые, они покинули «Охотничью избу», загрузились в такси марки Опель Омега, поданное по заказу из ресторана и поехали домой. Вначале отвезли Таню с братом, тепло прощались, наделили их коробкой с тортом, выслушали от Василия последние поздравления и заверения в дружбе «до гробовых костей» и потом уже поехали домой сами.
Голова была заполнена лёгкой эйфорией дня, настроение под стать событию. Они любили, были беззастенчиво счастливы и звучали одним аккордом.
Глава 15
Широко открытыми глазами
Дома в коридоре их встречала Роза Семёновна. В руках у неё был большой букет – Максим подивился, это были алые розы. Такие цветы стоили очень дорого, а соседка была женщиной небогатой. Мизерной пенсии едва хватало на самое необходимое.
– Наташенька! Максим! Поздравляю вас, будьте счастливы, не обижайте друг дружку, пусть только согласие живёт в вашей семье! И деток вам, побольше, – голос пожилой женщины дрожал. В глазах стояли слёзы, а лицо освещалось добром.
Она искренне радовалась за них, и сквозило в голосе ещё что-то: возможно память о своей свадьбе, о своём, так скоро пробежавшем счастье, а быть может горе по потерянному сыну и его семье, каковой не суждено было судьбой состояться, по так и не родившимся внукам, по рано ушедшему мужу, которого война достала уже через двадцать лет после победы… Она радовалась, что они нашли с Наташей друг друга, что Максим не будет одинок, что его полюбила такая чудная девушка. Много чего было в голосе, тронувшем и Максима, и Наташу.
Наташа подошла, обняла женщину и вдруг они обе заплакали: счастливо и светло, как умеют в радости плакать только женщины.
– Спасибо вам, Роза Семёновна! – выплакавшись, сказала Наташа. – Вы гораздо больше, чем соседка, вы, как родная, близкая тётя. Я так рада, что Максим не остаётся один. Когда рядом с мужем такая женщина, жена может уезжать спокойно. Вы ему спуску не давайте, хорошо?
– А ты что, уезжаешь? – заволновалась соседка. – Надолго?.. Да как же это, вы только поженились. А отложить нельзя?
– Что поделаешь, жизнь так складывается – работа, – Наташа не стала вдаваться в подробности. – Командировка у меня, очень длительная. Отказаться нельзя, никак нельзя. Давайте о грустном не будем, лучше чай заварим, да?
– За границу? – прозорливо спросила Роза Семёновна.
– За границу, да, – подтвердила Наташа.
Соседка вздохнула и понимающе сказала:
– Что поделаешь, работа есть работа… Ладно, пойду, чай заварю, а вы переодевайтесь и на кухню подтягивайтесь.
– Хорошая она, – сказала Наташа, заходя в комнату. – Добрая и одинокая. Ты будь с ней ближе, Максим. Тебе тоже тяжело будет первое время.
Максим вдруг понял, что тяжело будет не только первое время – будет просто тяжело, и оно начнётся уже завтра, с исчезновением Наташи. Ничего не изменить – им осталось так мало быть вместе. А маячившая на горизонте встреча – лишь слабая дымка, едва-едва видная, готовая развеяться в любой миг. Страх предательски закрался в мысли – вдруг Наташа изменится, приехав домой? Вдруг закружится в круговерти жизни – забудет? Сотрёт его в памяти?.. Да и вообще, как сложится их судьба?
– Эй, муж, – Наташа подошла сзади, обняла, прижалась. – Не нужно так плохо думать о своей жене. Я решила один раз – не передумаю. Я люблю тебя, родной, что ты? Прочь гони эти гадкие сомнения. Я твоя, слышишь?
Видно, у него всё отразилось на лице и Наташа поняла, о чём он думает.
– Да нет, милая, просто взгрустнулось. Вот так, забываешь о плохом, а оно рядом, никуда не делось. Просто отсрочка небольшая.
– Я тебе говорила уже, повторюсь – разлука научит тебя любить по-настоящему… – он был умный человек. Оставил след, который не забудут скоро. И он прав. Я тоже буду учиться, Максим. Нам нужно это пройти, мы сможем. Если нет – чего мы стоим? Значит не любовь это, лишь иллюзия.
– Ещё он говорил, что невозможно любить саму женщину, можно любить благодаря ей, любить с ее помощью и что слова только мешают понимать друг друга. А я никогда не мог понять, что это значит, – вздохнул Максим. – Не будем сетовать на дождь, ветер, мороз – нам не изменить природу, а жить всегда под солнцем наскучит. Будем искать радости в непогоде – без дождя не вырастет трава и цветы, а без снега не слепить снеговика. Так, да?
– А это кто сказал?
– Я сказал. Сейчас.
– Поцелуй меня, – неожиданно попросила Наташа…
Потом Наташа надела домашние шаровары в восточном стиле: широкие, бархатистые, словно велюровые, горчичного цвета и толстый, свободный, болотно-зелёный свитер, скрывающий её ладную фигуру. Отопление ещё не включили, было прохладно. Она сразу стала близкой, домашней и родной, словно медвежонок панды, на которого нельзя сердиться и смотреть без улыбки. Максим же аккуратно повесил костюм на тремпель, лишний раз восхитившись тканью: мягкой, скользящей в руке маслом, такого глубокого красивого тона. Натянув свободные, из плотного хлопка, тренировочные штаны и чистый джемпер, он почувствовал себя совсем легко, дома, рядом с той, которая сладила его счастье и будь, что будет дальше!
А дальше они втроём пили на кухне чай с вкуснейшим тортом. У Максима неожиданно проснулся аппетит, и он съел целых два куска, чем заслужил ласковое «обжора» от Наташи. Они рассказывали о свадьбе Розе Семёновне, а та слушала, радовалась за них, смеялась. Особенно её развеселил рассказ Картузова о Василии и как тот не позволил танцевать с Наташей подвыпившему кавалеру.
В комнате Наташа достала подушки, забралась на тахту, покрытую ворсистым покрывалом, и укрылась пледом, свернувшись калачиком. Она казалась такой маленькой, беззащитной, что Максима окатила волна нежности.